Снежные зимы

   — Это не загадка — задача, которую должна решить я сама. Если решу — сразу сообщу тебе результат. А сейчас у меня на столе задача на измерение критической энергии каскадных ливней, поэтому я приглушаю вашу шумилку.

   Лада крутнула регулятор громкости и отправилась решать свои задачи, космическую и душевную. Иван Васильевич остался с внуком, который не мог оторваться от телевизора. Синих смерчей над карнизом крыши уже не видно, только танец снежинок на фоне освещенных окон соседнего дома. Все сложно в этом мире. И у каждого своп проблемы. Даже у этого малыша. Но самые сложные из них те, что связаны с взаимоотношениями людей. В тот же вечер жена прямо-таки ошеломила его последними новостями. Опять приходила Миля, жаловалась на него Ольге! Растревожил мужа, выбил из творческой колеи, нервничает человек, не ест, не пьет.

   — Ничего — похудеет, это ему на пользу, — довольно равнодушно поначалу ответил Иван Васильевич.

   Но жена стала укорять:

   — Ну чего ты задираешься со всеми? Вот ведь человек! Не научили еще тебя. Ну там, в сельском хозяйстве, воевал, так там ты хоть специалист. А в Будыковы станки зачем ты лезешь? Что ты понимаешь в них?

   — Ничего. Но в группе есть инженер-станкостроитель. А лично я немножко разбираюсь в людях, в кадрах, в организационной работе, в партийной. Вам с Будыкой хочется полной бесконтрольности? Я никогда не поднимал шума, когда проверяли мою работу. А проверяли почаще.

   — Во-первых, ты не на службе и мог отказаться.

   — Из партии на пенсию не выходят, Ольга!

   — А если уж взялся, то неужто нельзя было сделать так, чтоб не погубить нашей дружбы. Столько лет дружили!

   — Если она за столько лет не закалилась, наша дружба, значит, не та сталь.

   — Ох, Иван, Иван! Тебе хочется потерять друга, который всегда может помочь, поддержать?

   — Я не падаю, Ольга.

   — Когда будешь падать, поздно поддерживать. Я не меньше тебя не люблю блата, но такова жизнь. Ты вдруг уехал к Васе — у меня замерло сердце. Кто мог бы дозвониться до части? Валентин смог. Теперь он пригласил к себе на работу Геннадия.

   Вот это и ошеломило.

   — Будыка пригласил нашего зятя? Сам? Когда? Через кого?

   — Вчера от его имени позвонили Геннадию на работу.

   — И ты молчала?

   — Иван! Ты и в этом готов увидеть бог знает что. Надо же парню расти.

   — На заводе расти нельзя? Для хорошего инженера завод — лучшая школа. А он без году неделя инженер — и уже в институт лезет. Небось с радостью согласился?

   — Почему же не согласиться, если предлагают лучшее?

   — Значит, со мной можно и не советоваться? Я — нуль. Пенсионер. Так?

   — Он самостоятельный человек.

   — Когда сидел на моем горбу, тогда вы молчали о самостоятельности! Самостоятельные!

   Антонюк выругался. Ольга знала: Иван при ней отпускал крепкое слово в три года раз, когда возмущение его, как говорится, поднималось до колокольни; вот тогда и бил этот большой колокол. По-женски мудрая, она тут же спешила погасить. гнев мужа — уступкой, мягкостью. Ольга и сейчас постаралась восстановить мир и лад, но меж ласковых слов вздохнула, призналась:

   — Ах, Иван! Перестаю я тебя понимать.

   Ему тоже стоило немалых усилий погасить злость; осталось только удивление и даже своеобразное восхищение другом: «Ну, ты и Остап Бендер, Валька! Однако все больше и больше выдаешь свою неуверенность».

    Можно довести спокойствие до равнодушия: делайте что хотите, мне все равно. Но Антонюк знал, что тогда, по сути, наступает гражданская смерть человека, коммуниста. Он до этого опуститься не мог. Когда Ольга уже забыла про разговор о зяте, довольная, что муж стал таким добрым, уступчивым, он вдруг попросил:

   — Позвони ты этому будущему великому конструктору, попроси приехать.

   Она не поняла, удивилась и обрадовалась.

   — Валентину Адамовичу? Иван Васильевич улыбнулся.

   — По-твоему, он еще будущий? Боюсь, что бывший. Я о зяте твоем говорю.

   — Он такой же и твой, — обиделась Ольга. — Чтоб сейчас приехал? Поздно уже.

   — Пусть хоть па сына посмотрит! Поздно! По неделе не видит сына!

   Ольга почувствовала, что Иван опять «заводится» — так она это называла, — и опять начала «спускать на тормозах» (его определение).

   — Я позвоню. Но прошу тебя: говори с ним спокойно. Обещаешь?

   — Разве я когда-нибудь кричал?

   — Нет. Но ты иногда говоришь так язвительно, что это обижает.

   — Ах, как ты боишься зятя обидеть. А как он со мной разговаривает в последнее время, ты не слышишь?!

   — Нет, слышу. И говорила ему.

   — Представляю, как ты говорила. Уверен, что ты больше извинялась.