Снежные зимы

    …Антонюк хороню знал и понимал женщин-крестьянок, ее взрослых дочек, их извечную заботу: как бы, упаси бог, не осталась девка вековухой. Можно простить им любые хитрости, любые уловки. Но эта мать, Валина, раньше, видно, не слишком одобряла дочкино увлечение морячком — ненадежный жених. И вдруг — приезд отца, устройство к ним на ночлег. Это меняло все представления матери, заставляло думать, что отец приехал по приглашению сына — на смотрины. В таком случае стоит постараться, не пожалеть ни добрых слов, ни щедрого угощения. Иван Васильевич чувствовал себя неловко. И смешно и глупо. Сердился на Василя, что так, не подумав, устроил его, на себя, что, человек опытный, не сообразил, какая создается ситуация. И тут же начинал разыгрывать свата, чтоб угодить наивной женщине. А она старалась вовсю, с перебором. Даже Валя почувствовала это и смутилась — исчезла из дому. Естественность во все внес хозяин. Спросил на кухне:

   — Ты что стряпню затеяла, как на свадьбу? Жена зашикала на него, зашептала.

   Он выругался в полный голос.

   — ОДНИ женихи у вас на уме. Антонюку стало весело.

   Поздоровался хозяин хмуро, руки первый не протянул. Но Ивану Васильевичу почему-то сразу захотелось получше познакомиться с этим человеком. Он пожал его большую шершавую, как кора старого дуба, руку, назвал себя:

   — Иван Васильевич.

   — Иван Трофимович. Тезки, значит? — Потеплели глаза усталого после работы человека. — Откуда?

   — Из Минска.

   — Считай, что земляки. Мы — смоленские. Сбежали в сорок седьмом из своего горемычного колхоза счастья искать.

   — Нашли?

   — Счастье? Нашел. А что вы думаете? Что еще человеку нужно, кроме того, что у меня есть? Может, у вас оно другое, другие требования. А мне теперь разве одного не хватает — рабочих рук на винограднике. Да удобрений.

   Антонюк сразу почувствовал симпатию к человеку, для которого счастье в работе.

   — Я вас понимаю. Я тоже от земли не отрывался, где бы ни работал. Я — агроном.

   Сказал и с горечью подумал: «И все же меня оторвали». Однако успокоил себя и пригрозил своим недоброжелателям: «Ничего. Вернусь. В совхоз пойду. На болотную станцию». С хозяином сошлись сразу, просто, естественно, как это бывает с людьми, влюбленными в одно дело. Еще до ужина Иван Васильевич с интересом выслушал рассказ о том, как человек научился выращивать новую культуру и, по всему видно, полюбил работу на винограднике. А раньше только слышал об этой сладкой ягоде», до армии даже отведать не довелось. Только в Румынии и Венгрии в сорок четвертом уразумел, «что это за фрукт такой» и какая от него польза. Раньше думал — так, забава, как смородина в огороде: воткнул куст, пускай растет у забора на утеху детям.

   Вернулся из армии инвалидом, изо всех сил старался поднять свой смоленский колхоз. Может быть, и не бросил бы дедовское гнездо, если б больше порядка было в колхозе, если б получали хоть что-нибудь, а не одни палочки в табелях. Если б было чем детей кормить. Предложили переселиться сюда, в Крым, — бросил все, поехал, хотя женка неделю голосила. И тут нелегко было. Может, и здесь не удержался бы, некоторые вернулись назад, да очень уж захватила «эта ягода». Прямо привязала своими лозами. С соток начинали на старых татарских виноградниках. А теперь — сотни гектаров. Крупнейший совхоз.

   — Это если б сказать там, на Смоленщине, что я, Иван Сухой — кличка у нас, еще от деда, такая, — буду на зиму по триста литров своего вина ставить, так буду размачивать сухость свою, — брехуном назвали бы. И сейчас не поверили, ездил я позапрошлый год туда, хотя и привез вина этого пуда два. Выпили своячки-односельчане, а все равно ухмылялись: заливает, мол, Иван. Да не в вине радость. Если ты агроном, так понимаешь. Главное, чтоб человек видел плоды своего труда, что не зря спину гнет. А что польза от его стараний и ему, и людям, и государству…

    Трезвый хвалил все. А пропустил чарку — стал ругать. Мало порядка в совхозе, не все делается по-хозяйски. Но всего злее ругал курортников. Разбаловали людей здешних, разожгли жадность к деньгам, от работы на земле отбивают. Зачем иному поле пахать или лозы окапывать, если можно больше заработать на курортниках. Сам все лето в хлеву живет со свиньями, а в доме, как сельди в бочке, «дикари» по рублику за диванчик или раскладушку да сорочки постирать.

   — Меня бабы тоже грызут: почему и нам не выжимать рублики у «дикарей»? Денег их, говорят, тебе жалко, что ли? Нет, денег их мне не жалко. Из иного сукиного сына их таки надо вытянуть, потому сразу видно, что не мозолью их заработал и не мозгой… Вас, говорю я бабам, вас, дуры, жалко. Что из вас станет, если привыкнете легко деньги огребать?

   — Поехал уж, поехал, опять двадцать пять, — упрекнула мужа хозяйка.