По вечерам за окнами стали ложиться яркие, в полнеба закаты. Из окна Женя видела обледенелый сруб колодца в соседнем дворе. Толстая наледь была похожа на открытый рот чудовищной рыбы. Из колодца вытаскивали ведра с удивительно темной дымящейся водой. Рядом стояло тонкое деревцо. По утрам оно мохнато индевело, а днем становилось стеклянным. Замерзла скважина возле клуба, хотя и была обмотана рогожей. Вечерами, любуясь закатом, Женя видела, как искрилась вдали, во дворе МТС оранжевая, как звезда, как планета, лампочка.
По-новому выглядел поселок в снежном уборе. Заметней стала стандартность домиков, неогороженные дворики слились, как будто поджались, отступили перед степью. Там и сям попадались занесенные снегом квадратные и прямоугольные фундаменты — будущая пекарня, баня, типовой магазин, детские ясли. Возле большого сугробистого пустыря с редко торчащими пеньками на столбе косо висела фанера с надписью: «Рынок. Добро пожаловать». На окраине, за синими в ажурном инее деревьями теснились машины МТС. Стояли они одна к другой, словно старались в такой близости сохранить тепло летней работы.
Всю ночь Жене снился один и тот же сон, бегала босиком по снежной целине, бегала до тех пор, пока не просыпалась и не прятала вылезшие из-под одеяла ноги. Утром в окна так дуло, что шевелились Галины занавески. Напрягая волю, Женя вскочила с постели и стала отчаянно размахивать руками и прыгать, чтобы хоть немного согреться,
Началась зима.
Леонид Петрович через райпотребсоюз достал для всего персонала больницы валенки и добротные, остро пахнущие овчиной полушубки. Женя слышала, как утром в коридоре хирург помогал Ирине Михайловне надевать полушубок и говорил: «Во всех ты, матушка, нарядах хороша». Женя мучилась с новой экипировкой, она носила обувь тридцать пятого размера, а таких валенок на складе не оказалось. В первый же день Женя докрасна натерла подколенки жестким, как фанера, войлоком. Но в туфлях уже и шагу не ступишь по улице, отморозишь ноги.
Зима принесла немалые изменения и по работе. Леонид Петрович попросил Женю взять дополнительно полставки санитарного фельдшера при районном здравотделе.
— Это значительно увеличит ваш бюджет, а времени отнимет не так уж и много,— сказал он.— Я ведь сам, знаете, не только хирург, но и заведую здравотделом. Целина!
Женя согласилась. Она никогда бы не решилась отказать Леониду Петровичу в помощи. И если он предлагает, значит, иначе нельзя, значит, надо браться за дело. Грачев в ответ улыбнулся ей тепло и благодарно.
Теперь каждое утро Женя вместе с хирургом должна являться в здравотдел, а потом уже спешить в больницу. Помещение здравотдела с лета так и осталось недостроенным — спешили достраивать жильё. В одной комнате ютился весь штат — бухгалтер Лида, симпатичная, скромная женщина, недавно приехавшая из Рязани, машинистка Роза, юная комсомолочка из Владимира, и санинструктор тетя Нюра, пожилая, грубоватая на вид женщина из местных жительниц.
Большую часть своего рабочего дня она сидела у входа на табуретке и могла так сидеть часами, неподвижно, не снимая широкого, лягушачьего цвета пальто, держа руки в карманах.
Новая работа Жени требовала время от времени проводить обследования столовой, магазина, общежитий, гостиницы, автобазы и всюду требовать соблюдения санитарно-гигиенических правил. Правила эти были записаны в трех толстенных книгах с точным указанием норм, от и до. Перед выходом на обследование Женя отыскивала соответствующую главу, читала ее внимательно, запоминала, что нужно, и действовала в соответствии.
Ей нравились строгие слова: задание, объект, обследование. Они имели серьезный смысл, цель определенную и вызывали чувство самоуважения. На бланках, которые Женя заполняла при обследовании и наложении взыскания, штрафа, к примеру, стоял четкий штамп: «Всесоюзная государственная, санитарная инспекция». Ее решения никто не мог отменить, даже сам районный прокурор Дадабаев. Если Женя закроет столовую, магазин, школу, то никто, кроме вышестоящего госсанинспектора, не имеет права снова открыть их.
В первый день она пошла обследовать продуктовый вагончик. Обшитый черным толем, спасающим хотя бы отчасти от пронзительных степных ветров, он стоял на площади перед Домом культуры на массивных, грубо стесанных бревнах вместо полозьев. Входили туда по узенькому трехступенчатому трапу. Внутри могли поместиться только три-четыре покупателя, остальные жались на улице, возле вагончика, пряча лица от ветра за спиной соседа. Вагончик назывался гастрономом, и в нем было всё – консервы мясные и рыбные, всевозможные кисели, компоты, дешевые конфеты в ящиках из рифленой бумаги, камчатская сельдь в бочках с коричневыми льдинками замерзшего маринада. На прилавке желтел куб сливочного масла величиной с табуретку.