Снег Энцелада

— Насколько я успел заметить, ни Пересвета, ни Чичагина здесь больше нет, — сказал Роман. — Кто же победил?

— Арсений Михайлович Сарычев, — ответил я.

Роман бросил цеп и сказал неуверенно:

— Кстати, Дом культуры тоже закрыт, я проверял. Музей закрыт, вокзал закрыт, столовые, кладбище… Все закрыто. Тут идеальный шторм, ты не находишь?

— Библиотека открыта, — возразил я. — А кладбище перенесено. Дом культуры…

— Дом культуры закрывают последним, я это точно знаю. У нас в городе и то не закрыли. А здесь… Как нарочно все.

Роман покрутил пальцем вокруг.

— Это, несомненно, разгородчики, — пояснил я. — Их рук дело. Тайный саботаж и явная оптимизация.

— Да брось…

— Разгородчики проникли в самые верхи чагинского истеблишмента. Они подпиливают трубы, сеют тлен и культивируют древоточцев, они осваивают бюджеты и доят лосей. Скоро они добьются своих целей.

— Земля наткнется на зловещую ось, — согласно сказал Роман.

Я чувствовал, как чучела продолжают смотреть на нас сквозь стены, особенно ротвейлер.

— Скоро они развалят тут все, цены на недвижимость и землю упадут — и тогда…

— Тут и так земля ничего не стоит, — сказал Роман. — Я проверил — можно купить дом с участком десять соток за семьдесят тысяч.

— Это пока. Но кто знает… А вдруг здесь… редкоземельные элементы? Вдруг весь Чагинск — это волшебная гора? Холм, наполненный… осмием. Недаром же здесь радон.

— Осмий?

— И все они тут миллионеры… Слушай, Рома, тебе надо жениться!

Пялятся. Богемские стеклодувы научились делать изумительные глаза для чучел, они светятся изнутри, в них живут глубокие зеленые искры. Пялятся сквозь стены.

— Тебе надо жениться на местной, — повторил я. — Получишь свой надел с сияющим осмием.

На лице Романа мелькнуло… нечто вроде надежды. Это мне решительно не понравилось, и я немедленно добавил:

— На Снаткиной, например.

Зубная боль, примерно такое же выражение.

— А что? — ухмыльнулся я. — У нее же нет наследников, все тебе достанется. Недвижимость, земля, записки. Правда, есть вполне неиллюзорный шанс, что она тебя переживет, Снаткина — бабуська такая.

Из чучельной послышался отчетливый фанерный звук, мы дружно дернулись.

— Лось балует, — предположил я.

— Ну да. Никак не привыкну… это какой-то сюр…

— Это гравитация, — сказал я. — Гравитация — общий закон существования, его не обойти. Все притягивается к центру масс — другие массы, деньги, люди, культура, здравый смысл, поезда. Чем дальше от центра, тем меньше всего, в том числе поездов и смысла. Самая адекватная реальность, соответственно, в Москве, в Нижнем реальность еще относительно плотная, в Костроме эта плотность заметно снижается, и мы уже наблюдаем определенное мерцание — Сусанин-культ, тайный извод Ипатьевских летописей, огненный змей Псой, мизгирь-истовик, лунь и искряница, ну и все такое, заедь как-нибудь. А в Чагинске гравитации не чувствуется, здесь нет силы тяжести, а лишь непостоянное давление атмосферного столба.

Я не первый раз за этот день указал в потолок. Без сомнения, разговорился, во всяком случае, Роман слушал с неожиданным вниманием, я же продолжал:

— Здесь таится шушун и крадется Лариса, скользкая выдра, здесь длится неизбежная растебяка и царит тотальный кулераст, здесь чтут мотоплуг и опасаются котов-онанистов.

— Что? — переспросил Роман. — Каких котов?

— Нелицеприятного поведения.

— А кто там таится?

— Шушун. Сасквоч. Йети. Мокеле-мбембе. Снежный человек.

— Снежный человек? Огненный змей Псой? Какой мотоплуг, Витя?!

Я вздохнул и указал телефоном в сторону чучельной.

— Мы никогда не покорим Вселенную, — сказал я.

— Потому что небесная твердь состоит изо льда?

Неплохо. Не исключено, что Роман небезнадежен в литературном плане.

— Потому что пространство, лишенное гравитации, заполнено хаосом. Утенок и бульдог, и это у нас повсеместно.

Стемнело еще сильнее.

Некоторое время мы молчали. Роман раздумывал над услышанным, а я переваривал вспышку пережитого вдохновения. И, как ни странно, мне тоже хотелось это записать.

— По-хорошему, выкинуть бы этот… мертвый зоопарк, — Роман оглянулся на дверь.

— Так собирались выкинуть, но потом передумали. Представь, люди пойдут за грибами, а там звери меж осин.

— Ты, я гляжу, в настроении, — сказал Роман. — Но я и сам в настроении. Может, магнитные бури. Слушай, Вить, если уж приперлись, давай заглянем к Бородулину?

— Зачем? Вряд ли он там.

— Посмотрим. Помнишь, где кабинет?

Кабинет Бородулина нашелся дальше по коридору, и дверь оказалась открытой. После некоторых размышлений мы вошли.

Сильно пахло сопревшей бумагой и мокрой собачатиной, странно, что здесь, а не в чучельной комнате пахло сырыми шкурами, все-таки искусство Сарычева было высоко.

Обстановка сохранилась: кресло с продавленной спинкой, стол, вешалка, шкаф, стеллаж со скоросшивателями, краеведческие диаграммы на стенах.

— А ты уверен, что это кабинет Бородулина?

Я поднял со стола табличку, показал Роману.

— Он кандидат исторических наук?

— Видимо… Думаю, это его стол.

— Неплохо… а теперь, мой маленький оборванец, я буду тепя немношечко картошить… — Роман подмигнул и ухмыльнулся.

Он наклонился и осветил директорский стол снизу.