Снег Энцелада

Резонно.

— Кто-то хочет, чтобы именно мы…

— Рома, это выглядит как паршивая беллетристика, — перебил я. — Еще хуже «Мертвой руки». Беллетристика и бред.

— Но ты же приехал.

Спорить с этим бессмысленно. Приехал.

— Кто-то хочет, чтобы именно мы поставили в этом деле точку, — закончил Роман.

— Почему же некто не сделает это сам? — спросил я.

— Понятия не имею. Причины могут быть самые разные, допустим, этот некто не хочет светиться. Или, напротив, он слишком известен и рассчитывает остаться в тени. Но желает, чтобы правда открылась.

— Слишком длинная комбинация, не находишь? Как-то… чересчур? И с отсрочкой. Зачем этот некто ждал семнадцать лет?

Роман поднялся со скамейки и переместился к эстраде, засыпанной хвойным перегноем. Запрыгнул — и преобразился, на эстраде он смотрелся гораздо лучше, чем на скамейке, все-таки Роман хоть и бывший, но артист. Дыхалка только сдулась.

— Тоскуешь по сцене? — спросил я.

— Нет, не особо. Видимо, танцы все-таки не мое.

— Никогда не поздно вернуться, — сказал я. — Могу дать пару советов по ребрендингу.

— Ребрендинг?

— Пашу Воркутэна помнишь? Надел костюм — стал человеком! Павел Воркутинцев и его «Романтические вечера»! Как говорил наш друг Хазин, имеет-таки успех.

— Говно всегда на плаву, — довольно злобно выразился Роман. — И имеет-таки успех.

— И ты бы смог, — сказал я. — Ромец Больший и Кусь Кусец…

— Ну, хватит! — Роман нервно спрыгнул с эстрады. — Давай про дело лучше. Зачем тот, кто послал кепку, ждал столько лет?

— Не знаю.

— Это меня и пугает, — сказал Роман. — Человек с таким терпением… Хотя…

Роман забрался на скамейку.

— Некто мог получить доступ к доказательствам лишь недавно, — сказал он. — Некто мог потратить все эти годы на… изучение. Вот тебе и отсрочка.

— Почему некто не отправил улики в следственный комитет? — спросил я. — К чему все эти игры?

— Любой классический детектив несет в себе игровой момент, — возразил Роман. — «Десять негритят», «Собака Баскервилей», патер Браун…

Он перепрыгнул на другую скамейку, скамейка затрещала. Мир неизбежно падет под силой бурых древоточцев.

— У нас там вроде как трагедия в анамнезе, — напомнил я.

— Трагедия есть основа всякого классического детектива. А детектив всегда игра.

— Тебя не смущает, что мы тоже присутствуем в этой игре?

— Так тебя, Витя, никто за гланды не тянул. Ты же сам сюда приехал. Мог бы не приезжать, мог бы кепку сжечь — и все дела. Но ты ее не сжег.

Роман прыгнул неудачно, нога съехала на сгнившей хвое, Роман упал на спину, громко стукнулся о скамейку головой.

— Лично я этому рад, — сказал Роман, лежа на земле. — Она с тобой?

— Да.

— Прямо сейчас?

— Нет, конечно. В сторожке. В котельной.

— Оригинально…

— Не таскать же ее с собой?

— Разумно.

— Насколько я понимаю, тебе тоже кое-что прислали.

Роман сел, потрогал лоб.

— Как догадался? — с некоторым разочарованием спросил он.

— Игровой элемент, — ответил я. — Мы оба примерно в одно и то же время приезжаем в Чагинск по одному и тому же делу…

Мне прислали кепку, которую носил убитый Костя Лапшин, сын девочки, в которую я был влюблен еще до блондинки.

— Логично предположить, что второму участнику этих чудных скачек черная метка тоже была отправлена.

— Ладно, — сказал Роман. — Ладно, если уж без вранья…

Он огляделся.

— Ты прав, я кое-что получил, — сказал Роман негромко. — Посылку.

Роман поднял с земли зеленую сосновую шишку, стал расковыривать чешуи.

— Помнишь, я тебе рассказывал, почему всем этим заинтересовался? — спросил Роман. — Мы тогда в ресторане еще сидели? В бухте?

— Помню. Там неплохие стейки.

Неделю тому назад. Или меньше.

Чагинск, город на правом берегу Ингиря, один из центров деревообрабатывающей промышленности, скипидарная столица России. Я забыл, как звали блондинку. Нет, на самом деле.

— Ну вот, стал я, значит, всем этим интересоваться, — Роман увяз пальцами в шишке, перемазался в смоле и не мог от нее избавиться. — Стал записывать в тетрадку, а потом решил сюда позвонить. Никого не знал, нашел номер библиотеки, а тут девчонка эта…

Пальцы окончательно перетянули внимание Романа, смола потемнела, сгустилась, Роман принялся растирать смолу по скамейке и, пока не справился, рассказ не продолжил. Я ждал, я сам частенько вляпывался в эти несносные шишки.

— Та, которая стихи читала. Она сейчас в библиотеке работает.

На сцену с вызывающим видом опустился круглый воробей, безымянный, его привлекла разворошенная хвоя, и теперь он собирался поживиться муравьями.

— Так вот, я решил ей позвонить… То есть в библиотеку позвонить, но она в ней как раз работала. А эта та самая Глаша, что тогда стихи читала. Про Иону. Помнишь, тот дикий день?

— Смутно. Но стихи припоминаю. Красивые.

— Гениально стихи читала… — сказал Роман. — Гениально, больше никогда такого не слышал. Так вот, я позвонил, мы поговорили… Я попросил ее что-то вспомнить из того дня, но она не помнит, ну, сколько ей было…

Роман неметко кинул шишку в воробья. Воробей не улетел.

— Да и что по телефону расскажешь… — продолжил Роман. — Одним словом, никакого толка от разговора не получилось, но это не важно. Через три дня после этого звонка мне прислали. Смотри!