— В духе Хармса… Пригласил лев лесных зверей к себе на день рождения, а потом взял и умер. И вот приходят гости, первым волк, увидел волк мертвого льва, обрадовался — теперь он в лесу главный, давай от счастья есть и пить — обожрался и лопнул. Приходит лиса — лев умер, а волк лопнул, как давай смеяться, остановиться не может. Смеется и смеется, бах — приступ, пискнула и померла — оборвалось что-то внутри.
Аглая печально улыбнулась.
— А последним заяц пришел. Смотрит — одни трупы вокруг — ну и туда же. То ли от страха, то ли за компанию. Издох.
— В общем, все померли, — подытожил Роман. — А потом бах — лев очухался, он-то не умер, оказывается, а в летаргию впал. Открывает глаза, а кругом одни трупаки. Пригласил, называется, на именины, смехота…
Хорошая история.
— Неплохо, — сказал я. — У меня есть знакомый поэт Эссбукетов, примерно такое сочиняет. Правда, у него не лев, а тушканчик Хохо…
— Может, почитаешь? — перебил Роман. — Аглая? Какие-нибудь настоящие стихи.
— Здесь?
— А что? Это… экстравагантно. В духе ситуации.
— Я не буду читать стихи в морге, — отказалась Аглая.
— Аглая! Ну пожалуйста!
Глупейшая идея, Рома. Наверное, кислородное голодание…
— А я однажды проводил совещание молодых писателей Южного федерального округа, — сказал я. — Там обсуждали, рифмуется ли «Геленджик» с чем-нибудь, кроме «мужик».
— Ежик, — тут же сказал Роман.
— Тогда Ё-жик, — поправила Аглая.
— Ё-жик и Му-жик, — составил Роман. — Почитай, Аглая? А то мы тут чиканемся.
— А ты, кажется, раньше плясал? — спросила Аглая. — Может, спляшешь? Чтобы мы не чиканулись?
Роман засмеялся.
— Не, плясать как-то совсем не в тему…
— Вот и молчи.
— Надо разговаривать, — возразил я. — А то сознание потеряем… Тогда точно задохнемся.
— Про что разговаривать? — спросил Роман.
— Про все, что угодно. Вот например… внутренняя секция пигмея, тема необычайно продуктивная. То есть секция внутреннего…
— Секция пигмея? — спросил неуверенно Роман.
— Да. Все по заветам. Каждый человек, закончивший выдавливать раба, должен обязательно иссечь пигмея, во всяком случае, к этому стоит стремиться.
— Я всегда так думал… Что-то долго заведующей нет.
— Может, ее вовсе нет, — предположил я. — Может…
— Витя, не начинай, — попросил Роман. — Я эти песни слышал. То, что мы застряли в морге, не значит, что мы существуем лишь в твоем воспаленном сознании, морг не место для субъективного идеализма, Витя…
— А может, вы не в моем воображении, — сказал я. — Может, мы в его.
Мы все дружно уставились на Хазина. Я, признаться, не был готов к такому повороту событий, этого еще не хватало…
— Думаю, Рома прав, хорошая пьеса получится, — сказала Аглая. — Трое совершенно незнакомых людей застряли в морге, они вспоминают жизнь…
— Фигня, — зевнул Роман. — Что за пьеса такая…
— Комедия, — сказала Аглая. — Чем дольше они в морге, тем сильнее на них действует кислородное голодание. Тем необычайнее их видения…
У Аглаи хорошее воображение.
— И постепенно они начинают понимать, что слишком уж невероятна эта ситуация. Они никак не могли оказаться в морге вместе в одно и то же время, хотя бы в силу невозможной математической вероятности этого события…
Аглая замолчала. Устала.
Ладно.
— Они начинают подозревать, что застряли не случайно, — сказал я. — Что каждый как-то связан с мертвецом, что это он собрал их с целью наказать за грехи, что выхода нет…
Я толкнул дверь. Неожиданно она открылась.
— Открыто же…
Я вопросительно обернулся на Романа.
— Закрыта была… — выдохнул Роман. — Нет, честно!
В морг ворвался свежий воздух, но тут же испортился, перестал отличаться, протух.
— Дебил… — прохрипела Аглая и выбежала из морга.
Роман подошел к двери и стал ее изучать.
— Странно… — Роман изучал замок. — Замок нормальный…
Я покинул морг и догнал Аглаю, не совсем догнал, шагах в пяти держался, она шагала подозрительно медленно. Роман остался у морга, захлопнул дверь и теперь пытался ее открыть, дверь не поддавалась.
Как ни странно, но я думал про пьесу. Нет, не комедия, вполне себе детектив, этакий классический детектив отмщения, детектив-ловушка. Некий изобретательный мститель конструирует смертельную ловушку и приглашает в нее приговоренных, и, едва первый человек вступает в ловушку, механизм приводится в действие. И с этого первого шага персонажи обречены.
Я обернулся. Роман возился с дверью.
Следует быть осторожнее, нам всем следует быть осторожнее, пойдешь по воду, а на тебя квадрокоптер обрушится. Пасть от винта квадрокоптера — это современно, собственно, достойная участь для писателя, лучше, чем от сосульки. Писатели по большей части мрут от цирроза и безнадежности, от квадрокоптера редко.
Роман продолжал возиться у двери. Случаи раздавления дверью в рядах творческой интеллигенции не единичны. А чтобы выжить в детективе-ловушке, надо не двигаться. Сидеть, смотреть перед собой, желательно подальше от электроприборов, не шастать по комнатам…
Аглая оступилась. Я прыгнул и успел подхватить, но Аглаю потянуло в сторону, и я ее не удержал, осторожно опустил на траву, перевернул на спину.
Подбежал взволнованный Роман, бухнулся рядом на колени.