Снайпер Великой Отечественной

С этого дня я стал усиленно закаляться: таскал на передовую ящики с патронами и гранатами, бревна для постройки новых дзотов и жилых блиндажей. Каждое утро ползал по-пластунски, занимался прыжками. В прыжке я не всегда умел точно рассчитать расстояние, нередко падал на дно канавы[29]. Бывало, что, больно ударившись грудью о землю, обессиленный, я садился на кромку канавы и глотал слезы, – но все-таки тренировку не прекращал. Однажды еще до восхода солнца я взял свою винтовку и незаметно ушел на берег Финского залива. Мишень я установил точно на 100 метров, но как только взглянул на нее через оптический прицел – в глазу все запрыгало. Я опустил голову на руки… Так повторялось несколько раз. Наконец, успокоившись, я раз за разом дал пять выстрелов. Я настолько был уверен в своем провале, что, не взглянув на мишень, ушел в расположение взвода. Но мысль «попал или не попал?» не давала мне покоя. Проверить не удалось: на следующее утро мишени на месте не оказалось. Я прикрепил новую (головной профиль) и, сидя на зеленом бугорке, стал тренироваться в перезаряжании левой рукой.

В этот день я стрелял много и успешно: в мишени обнаружились пробоины от всех выстрелов, – хоть и легшие некучно. Несмотря на всю сложность выстрела с левого глаза, главное было достигнуто: я мог защитить себя в бою. С каждым выстрелом пули ложились кучнее и кучнее, но требовалось еще много усилий, чтобы отработать точность выстрела с любой дистанции.

Ночью я прислушался к тихой беседе двух бойцов – они сидели во дворе на скамеечке у самого окна.

– Намедни ребята ругали нашего снайпера, – сказал один, длинный. – Пришел на фронт, когда в документах ясно обозначено: «тыловая служба».

– Русский он, Сеня, понимаешь, русский… – сказал другой, пониже. – А что левша – не беда, и с левой бить будет. Он больно злющий на фрицев. Крепко зашибли ему сердце…

– Так-то оно так, – со вздохом сказал первый. – А вовсе несподручно с одним глазом на фронте: к смерти ближе…

Однажды утром меня разбудил Владимир Еркин. Он держал в руке мою мишень и, широко улыбаясь, протягивал руку:

– Поздравляю от всего сердца! Рад твоему успеху… Я знал, что так будет: ты волевой человек, Пилюшин.

В тихое июньское утро, возвращаясь с берега залива с очередной тренировки, я неожиданно встретил товарища по роте Круглова – Анатолия Бодрова.

– Толя, друг, ты, никак, в Ленинград направился? – окликнул я снайпера.

Бодров остановился на обочине дороги, с изумлением посмотрел на меня:

– Осип, ты ли это?

Я с трудом высвободился из его крепких объятий.

– Я, конечно, а то кто же?

Бодров хлопнул меня по плечу:

– Живой! Значит, все неправда?

– О чем ты, Толя? Что неправда?

– А то, что ты убит четыре месяца назад? Понимаешь?

– Кто все это придумал?

– Романов сказал, что после боя тебя не нашли, вот кто. Ладно, обо всем расскажу на обратном пути, а теперь спешу, в Дом культуры Горького приглашают. – Бодров ткнул себя пальцем в грудь. – Шестую награду получаю. Вот какой я знаменитый!

– А как там ребята поживают?

– Зайду – обо всем расскажу!

Я видел, как Анатолий поглядывал на протез моего глаза, но делал вид, что ничего не замечает. Он махнул мне рукой и зашагал в Ленинград.

А ночью меня срочно вызвали в штаб полка.

– Приказом командира полка, – сказал капитан Полевой, – вы назначены начальником курсов, будете готовить молодых снайперов для фронта. Но прежде чем решить, где и когда начать, с вами хочет лично побеседовать начальник штаба.

Капитан дружески потрепал меня по плечу и добавил неофициальным тоном:

– Вы, старший сержант, не волнуйтесь. Нужен ваш опыт. Справитесь, научите нашу молодежь правильно пользоваться оптическим прицелом при выстреле, покажете, как проверить бой винтовки, постреляете по мишеням. Главное – приучите солдата к снайперскому выстрелу.

В штабном блиндаже, куда я молча зашел за Полевым, склонясь над полевой картой, сидел за столом майор лет тридцати пяти, с сухощавым, мужественным и даже грубоватым энергичным лицом и зачесанными назад темными волосами, тронутыми на висках сединой. Это был начальник штаба нашего полка Рагозин. Выйдя из-за стола, он подал мне руку так, словно мы с ним были закадычными приятелями, хотя встречались второй раз в жизни.

– Вызвал я вас, Пилюшин, по очень важному вопросу. – Баритон штабиста звучал мягко, спокойно и уверенно. – Приказывать вам как строевому командиру я не имею права – врачи лишили. Но просить как коммуниста и мастера стрелкового спорта – обязан.

Я попытался возражать, но он остановил меня:

– Я знаю, чем вы все это время занимались. Так вот, фронту нужны снайперы, а специалист по этой части – вы один в полку. Приучить солдата вести прицельный огонь – дело нелегкое. Вот мы и решили организовать курсы для начинающих снайперов. Вы и возглавите этот «окопный университет».

– На какой срок обучения могу рассчитывать? – спросил я майора.

– Пятнадцать дней.