Снайпер Великой Отечественной

На каждой улице я видел людей с ломами, лопатами, фанерными листами. Из последних сил они старались навести порядок в своем городе.

В этот день десятки вражеских бомбардировщиков обрушили свой груз на Адмиралтейский завод. Бомбы рвались и на территории завода, и на соседних улицах. Я стоял, прижавшись к дому. Какие-то люди бежали мимо. Рты у них были раскрыты, в глазах застыл ужас, они кричали, но я их не слышал. На Старо-Калинкином мосту я увидел женщину. Она стояла, прижавшись к гранитной колонне, прикрывая собой ребенка. Я остановился рядом с ней и крикнул:

– Бегите скорей в бомбоубежище!

Женщина, не отвечая мне, смотрела куда-то в сторону неморгающими глазами. Я помог ей добраться до ближайшего бомбоубежища на проспекте Газа…

Выйдя на окраину города, я облегченно вздохнул, стряхнул с шинели кирпичную пыль и посмотрел на город, где все еще бушевало пламя, взметая в воздух коричневые облака. Слышались разрывы.

Уже вечерело, когда я добрался до штаба дивизии.

В хозвзводе

Штаб 14-го краснознаменного стрелкового полка был расположен у северного склона лощины, вокруг которой на холмах росли могучие деревья. Среди них виднелась полуразрушенная каменная церковь с деревянной часовенкой.

Я вошел в довольно просторный блиндаж, освещенный электрическим светом. В помещении пахло табаком и сыростью, за длинным письменным столом сидел молодой старший лейтенант. В углу работала машинистка. У карты, утыканной черными и красными флажками, стояли два майора и что-то записывали в блокноты. Сидевший за столом взял у меня документы:

– Садитесь и расскажите: что новенького в Ленинграде? Какой район бомбили?

Я коротко сообщил обо всем, что видел в городе. Старший лейтенант внимательно слушал меня, выбивая на столе пальцами затейливую дробь. Его светлые ресницы и брови сливались с цветом кожи; казалось, что большие его голубые глаза вставлены в глазницы и ничем не прикрыты.

После моего рассказа о жизни города он, как бы что-то обдумывая, подошел к столу, переложил с места на место документы:

– Вам придется подождать возвращения начальника штаба с передовой. Я затрудняюсь решить ваш вопрос. Прошу пройти в землянку связных, вас вызовут.

В землянке, густо дымя и распространяя едкий запах, горел конец телефонного провода. Возле печки-времянки возились два бойца: они курили и изредка перебрасывались отрывистыми фразами. Старший из них – низкорослый, плечистый, с обветренным лицом, поднял на меня глаза и спросил:

– Откуда прибыли, товарищ?

– Из госпиталя.

– А теперь куда?

– Не знаю…

Зазвонил телефон.

– Послушай, Сеня, кто там, – сказал пожилой боец.

– Какого-то Пилюшина к начальнику штаба вызывают.

В течение нескольких минут дальнейшее мое пребывание на фронте было решено. Теперь мой путь лежал в 1-й хозяйственный взвод…

Вошел стройный, молодой, в пограничной форме младший лейтенант. Его смуглое, с нежными чертами лицо не покидала приветливая улыбка. На небольшом с горбинкой носу виднелись желтые лунки – следы оспы. Он посмотрел сначала на спящих, затем на меня и спросил:

– Вы мастер стрелкового спорта Иосиф Пилюшин?

– Да, я. Прибыл в ваше распоряжение для отбывания тыловой службы.

– Будем знакомы. Я командир хозяйственного взвода Владимир Еркин. Пойдемте со мной.

Мы прошли в комнату, всю уставленную ящиками, большими и малыми бутылями, увешанную хомутами, седелками, заваленную тюками летнего обмундирования. На окне развалился на солнце худой серый кот[28]. Еркин долго что-то искал, перекладывая вещи, наконец протянул мне совсем новенькую снайперскую винтовку:

– Осталось от нашей полковой школы. Надеюсь, что передаю ее в надежные руки.

Я с удивлением взглянул на младшего лейтенанта.

– Берите же, смелее! Или руки отвыкли?

Я осторожно взял винтовку и задумался: «Сумею ли приспособиться к стрельбе с левого глаза и упора в левое плечо?..»

Мое замешательство не ускользнуло от Еркина:

– А ты не волнуйся, дружок, попробуй… У тебя и с левой получится неплохо…

Все это было сказано так просто, дружески, что у меня появилась искорка надежды. Я хорошо знал, что восстановить искусство снайперского выстрела будет нелегко. Придется долго тренироваться. Да и получится ли еще?

Мы стояли молча. У Еркина было доброе сердце. Он понял мою тревогу и, положив мне руку на плечо, снова стал убеждать меня:

– А ты все-таки попробуй. Не получится – об этом никто не узнает, даю тебе слово.

Я держал винтовку, разглядывая выбитый на ней номер («№ 838»), и старался скрыть волнение. Надо было успокоиться, да и окрепнуть физически, прежде чем начать стрелковую тренировку. Полуголодный паек давал о себе знать: дрожали руки, в глазу двоилось.