Смутное время. Крушение царства

В дни междуцарствия после смерти царя Федора Борис Годунов надолго задержал Гермогена в Казани, чтобы воспрепятствовать его участию в царском избрании. Гермоген один не побоялся открыто осудить брак Лжедмитрия I с католичкой Мариной Мнишек, за что был сослан. Царь Василий мог не сомневаться в том, что Гермоген решительно поддержит его в борьбе со сторонниками Лжедмитрия. Ко времени занятия патриаршего престола Гермогену исполнилось 75 лет, и он достиг, по тогдашним понятиям, глубокой старости. О жизни Гермогена известно немного. Поляк А. Гонсевский, хорошо знавший патриарха, имел письменное свидетельство о нем одного московского священника. По словам священника, Гермоген пребывал «в казаках донских, а после — попом в Казани». Как видно, молодость свою Ермолай (Ермоген) провел с вольными казаками, в походах и войнах. Казаки выдвинули из своей среды многих известных деятелей Смуты, к которым следует присоединить и патриарха. В духовное сословие он перешел, вероятно, поздно. Во всяком случае, первое упоминание о Гермогене как священнослужителе относится ко времени, когда ему было 50 лет. Тогда он был попом одной из казанских церквей. Этот факт, отмеченный в известии Гонсевского, документально подтвержден.

Став в 60 лет казанским митрополитом, Гермоген с редким фанатизмом стал насаждать православие в инородческом Казанском крае. Предшественник Гермогена патриарх Иов удивлял всех громозвучным голосом, звучавшим, «аки дивная труба». Гермоген не обладал необходимым для пастыря сильным голосом. По словам современников, Гермоген был речист — «словесен и хитроречив, но не сладкогласен», «нравом груб», «прикрут в словесех и возрениях». Вообще же патриарх был человеком дела, вспыльчивым, властным и резким. К врагам он относился без всякого милосердия.

Новая династия не могла обойтись без поддержки всего дворянского сословия в целом. Как отметили современники, избрание Шуйского поддержали некоторые знатные лица из Москвы, Новгорода и Смоленска. Московские и новгородские дворяне участвовали в заговоре против Лжедмитрия I, и по этой причине они поддержали затем избрание на трон Шуйского. Смоленские дворяне заняли лояльную позицию по отношению к новому царю. Но в целом в армии царил такой же разброд, как и повсюду. Наибольшей популярностью Лжедмитрий пользовался среди служилых дворян из южных уездов. Неудивительно, что именно в этой среде переворот в пользу боярского царя вызвал наибольшее негодование.

Избиения иноземцев в Москве давали Речи Посполитой удобный повод для вмешательства в русские дела. Поэтому Боярская дума решила задержать в Москве как Юрия Мнишека, так и прибывших с ним польских послов с их свитой. Подавляющую часть солдат, нанятых Мнишеком для Лжедмитрия, московские власти поспешили выпроводить на родину.

Русские приверженцы свергнутого царя внушали Шуйскому не меньше подозрений, нежели бывший «главнокомандующий» Мнишек. После коронации гонениям подверглись многие из любимцев Лжедмитрия. Князя В. М. Мосальского лишили чина дворецкого (главы Дворцового приказа) и отослали на воеводство в глухую пограничную крепость Корелу. Боярина Б. Я. Бельского перевели из Новгорода в Казань, бывшего канцлера главного думного дьяка А. И. Власьева сослали в Уфу. Все эти санкции помогли Шуйскому добиться послушания от Боярской думы. Однако очень скоро стало очевидным, что правительству труднее будет справиться с народом, чем с боярами.

Брожение в Москве не прекращалось ни надень, и правительство попыталось использовать авторитет церкви, чтобы успокоить народ. Через три дня после коронации Филарет Романов привез из Углича тело истинного Дмитрия. Государь и бояре отправились пешком в поле, чтобы встретить мощи за городом. Их сопровождали духовенство и толпа горожан. Марфе Нагой довелось в последний раз увидеть сына, вернее — то, что осталось от него. Потрясенная страшным видением, вдова Грозного не могла произнести слова, которые от нее ждали. Чтобы спасти положение, царь Василий сам возгласил, что привезенный труп и есть мощи царевича. Ни молчание царицы, ни речь Шуйского не тронули народ. Москвичи не забыли о трогательной встрече Марфы Нагой с «живым сыном». И Шуйский, и Нагая слишком много лгали и лицедействовали, чтобы можно было поверить им снова.

Едва Шуйский произнес нужные слова, носилки с телом поспешно закрыли. Процессия после некоторой заминки развернулась и проследовала по улицам на Красную площадь. Гроб некоторое время стоял на Лобном месте, а затем его перенесли в Кремль.