Смуглая леди

– Деньги вам заплатят сегодня же, – сказал вдруг Эссекс. – Десять фунтов. Я уже дал распоряжение моему казначею.

– Благодарю вас, ваша светлость, – серьезно ответил Шекспир.

Продолжая писать, Эссекс коротко кивнул ему головой. Потом, кончив страницу, оторвался от бумаги, посмотрел на Шекспира и улыбнулся широко и открыто.

– А вы садитесь, мистер Шекспир, сейчас кончу, и тогда… Одну минуту! – Он продолжал писать. Шекспир сел на стул, вынул платок и обтер влажный лоб. Он был высоким, тучным, любил ходить быстро и потому летом изрядно потел.

В эти же дни он сильно волновался, но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил это. Вот сейчас Эссекс сказал: «Мы вам заплатим», – и он спокойно и очень деловито ответил, что очень хорошо, если заплатят: деньги театру нужны – все так, как будто ничего не произошло и он ничего не подозревает. Этого тона и следует держаться. Было темновато. Пучок свечей в бронзовых узорных канделябрах с итальянскими хитрыми грифонами освещал только стол, русые волосы графа и желтую кипу бумаг. Граф был одет очень просто – в черный костюм с широким поясом. На столе поверх кипы стояла высокая чаша, сделанная из продолговатого страусового яйца, и по ней тоже вились строченой серебряной чернью пальмовые листья, виноградные гроздья и какие-то плоды.

«Как череп среди бумаг», – медленно подумал Шекспир о чаше. Он уже успокоился. Было в этой обстановке, в набросанных бумагах, склоненной голове спокойно пишущего и обреченного человека, в его скромной, черной, совсем простой одежде что-то такое, что наводило на мысль не о восстании и гибели, а о другом – спокойном, глубоком и очень удаленном от всего, что происходит на дворе и в фехтовальной зале.

Так, при взгляде на бумаги ему почему-то вдруг вспомнились и его бумаги, и его незаконченная трагедия, та самая, что вторую неделю валяется на столе и никак к ней не может он подступиться. Первую сцену он написал сразу, а потом заело, и теперь не пишется. То была свирепая история о датском принце и о том, как он зарезал подосланного к нему шпиона; кровь спустил, а тело сварил и выбросил свиньям. Принц притворялся безумным для того, чтобы можно было безнаказанно убивать своих врагов, а может быть, верно был сумасшедшим, ибо он обладал даром пророчества. Разобраться было трудно, и он не знал, что надо было делать с таким героем. Непонятно, как старый, опытный хронограф мог им восхищаться. А пьеса должна была быть доходной, ибо в ней были и духи, и дуэли, и отравления, и убийство преступного отчима, и поджог замка, и даже такая диковинка, как театр в театре. Сейчас он думал, что пылкому и веселому Ричарду Бербеджу очень трудно придется в этой роли отцеубийцы и поджигателя. Но что делать? Именно такие пьесы и любит публика. Надо, надо найти ключ к герою – понять, кто же он есть на самом деле, объяснить его поступки.

Он смотрел на Эссекса.

Эссекс вдруг бросил перо и встал.

– Ну, все, – сказал он с коротким вздохом, – готово! – Он слегка махнул рукой. – А как ваша новая датская хроника, сэр? – Он особенно выделил слово «сэр», ведь именно ему был обязан Шекспир своим дворянством.

– Пишу, – ответил Шекспир, присматриваясь к бледному лицу графа, с которого глядели на него быстрые, беспомощные глаза. – Все пишу и пишу.

– Ах, значит, не удается? – весело спросил Эссекс. – Ну, ничего, ничего. Вы молодец! Я всегда любил смотреть ваши трагедии. А эта хроника – ведь она о цареубийстве, кажется? А? Года два тому назад шла в вашем театре трагедия о том же Гамлете. Так ведь и вы пишете об этом? Так, что ли?

– Так, – сказал Шекспир.

– «Гамлет, отомсти!» – вдруг вспомнил Эссекс и засмеялся. – Вот все, что я запомнил. – Он подумал. – Два года, говорю? Нет, много раньше. И шла она не у вас, а у Генсло. Там, помню, выходил на сцену здоровенный верзила в белых простынях и эдак жалобно скулил: «Отомсти!» Словно устриц продавал. Дети плакали, а было смешно.

Драпировка у двери заколебалась, и вошел Ретленд.

Эссекс повернулся к нему.

– Вот мистер Виллиам зовет нас к себе в «Глобус», – сказал он весело. – Обещает скоро кончить свою трагедию. Пойдем, а?

Ретленд сухо пожал плечами.

– Нет, пойдем, обязательно пойдем, – засмеялся Эссекс. – Правда? – Он подошел к Ретленду и положил ему руку на плечо. – Ну, так как же наши дела?

– Мы ждем, когда вы кончите писать, – сдержанно ответил Ретленд.

– Ничего, ничего, – ответил Эссекс, не желая понимать его тон. – Только вы не вешайте голову. Мы еще поживем, еще посмотрим хронику нашего друга! Мы еще многое посмотрим! «Гамлет, отомсти!» – вдруг прокричал он голосом тонким и протяжным, и губы у него жалко дрогнули, а глаза по-прежнему смеялись. – «Отомсти за меня, мой Гамлет!» Как жалко, – обратился он к Шекспиру, – что завтра в вашем «Ричарде II» не будет таких слов.

– А они были бы нужны? – вдруг очень прямо спросил Шекспир.

– Очень нужны. Ах, как они были бы нужны мне завтра!