Смуглая леди

Юрий Домбровский Смуглая леди. Повесть в рассказах

Вадим Перельмутер. Юрий Домбровский: мой Шекспир

Эта книга вполне могла бы начинаться с четырех таких слов – на обложке. Потому что, по словам самого автора, эта книга о том, как он, Домбровский, понимает Шекспира, за что любит его и как о нем думает…

А теперь – эпиграф:

Шекспир не писал для чтения – он требует проявления сценой… Это чувство не покидало меня, пока я писал, а впоследствии перечитывал, правил и сдавал мою книгу в печать.

Юрий Домбровский

Я был совершенно уверен, что отлично запомнил «Смуглую леди», попавшую мне в руки полвека назад, сразу по выходе из печати. Уже после того, как были прочитаны и «Обезьяна приходит за своим черепом», и «Хранитель древностей», и отысканный в библиотеке «Державин», изданный в Алма-Ате в тридцать девятом (под заглавием «Крушение империи»). Редкостный диапазон той прозы впечатлил, хотя, понятно, шекспировская книжка выглядела в нем весьма неожиданной. И никак не думалось, что когда-либо возникнет повод внимательнейшим образом ее перечитать.

Но тридцать с лишним лет спустя именно это случилось. Причем повод оказался, я бы сказал, вполне прагматическим.

Издатели «Водолей Publishers» Игорь Чулков и Евгений Кольчужкин предложили мне проиллюстрировать готовящуюся ими к печати книгу… сонетов Шекспира в переводе В. Микушевича. Естественно, я стал отнекиваться. Во-первых, потому что понятия не имею – как возможно иллюстрировать стихи (не говоря уже о том, что это за «стихи»). Но главное – пытаться делать такую работу после давно уже ставшего классическим аккомпанемента гравюр Фаворского к переводам Маршака. Однако издатели настаивали. В конце концов договорились, что почитаю присланные переводы, подумаю, сделаю два-три «пробных» рисунка и, если их сие устроит, предложу им, так сказать, графический вариант моих размышлений о сонетах.

Переводы не помогли. Выполненные амбициозно-старательно, они, на мой взгляд, не особенно выделялись убедительными достоинствами среди многочисленных попыток переложения на русский этих гениальных английских стихов. Мало что дало и многостраничное – концептуальное – предисловие переводчика, представляющего весь этот цикл чем-то вроде лирически-любовной поэмы, ежели угодно, «о ста пятидесяти четырех главках-сонетах». Принять подобную гипотезу мне помешал… сам автор сонетов, некоторые из коих вызывали ассоциации скорее с терзаниями Гамлета, нежели с любовными признаниями. А спорить с переводчиком, сказать по правде, было неинтересно.

Вполне вероятно, отказался бы от затеи, когда не пришло бы на ум перечитать «Смуглую леди». Где тема сонетов, помнилось, проступает неявно, но вполне отчетливо, и брезжит слегка за нею тень Гамлета. Заодно, конечно, перелистал заново и очерки – «РетлендБэконСоутгемптонШекспир» и «Итальянцам о Шекспире». И тогда стало вырисовываться – и рисоваться – нечто мое. О сонетах.

Послал три рисунка издателям. Им понравилось. А мне уже ясно было, что рисунки не могут быть к сонетам, но сами должны располагаться в книге как бы графическим сонетом. Так он и возник – графический «сонет с кодой» – шестнадцать рисунков. Плюс условный – в духе «загадки Шекспира», о которой тоже есть у Домбровского, в первом из очерков, – портрет, он высветился – серебром – на обложке…

Книжка вышла в две тысячи четвертом. И к вящему удивлению издателей, да и моему тоже, стремительно исчезла из магазинов, оставив там дожидаться спроса четырех то ли пяти чуть раньше появившихся в свете «соименников» из других издательств. С чего бы тогда было вспыхнуть этой публикаторской страсти к сонетам – понять нелегко…

Вспомнилось, когда решено было в нынешнем, юбилейном году – сто десять лет со дня рождения Домбровского – издать его шекспировскую книгу. Для меня это – неожиданная возможность отблагодарить Юрия Осиповича за ту давнюю помощь.

Мы говорили с ним в середине семидесятых о «Смуглой леди». И о загадке Шекспира, породившей три с лишним века спустя весьма обширную литературу, вместившую множество полемизирующих меж собою соображений о гипотетических авторах по крайней мере нескольких шекспировских пьес. Домбровский относился к сему иронически: для него такой загадки не существовало. Он был на стороне современников Шекспира, подобными вопросами не заморачивавшихся. Достаточно припомнить-напомнить, что хорошо знакомый с Шекспиром коллега-драматург, Бен Джонсон, чьи пьесы шли на сцене шекспировского Globe, и, говорят историки театра, как минимум в одной из них Шекспир играл, лаконично подвел итог его жизни: «Он не принадлежит эпохе – он на все времена».