Когда Денис привозит вещи, я понимаю, что впала в некое состояние ступора. Облегчение, которое испытала, стоило Надежде Борисовне заверить меня, что никакой угрозы нет, сменилось странным ощущением, будто я погрузилась под воду, но могу под ней дышать, жить, говорить. Просто мысли все, словно в тумане, и окружающая действительность будто бы расплывчатая.
– Кисуль… всё в порядке? – опять задаёт свой «коронный» вопрос Дэн.
– Ага. Всё отлично.
Муж выдыхает, а я начинаю разбирать вещи. Вроде бы всё на месте. Что просила – привёз. Отвлекаюсь на своё занятие, пока Денис переминается с ноги на ногу рядом со мной.
– Мне очень совестно за то, что всё так случилось, – признаётся Денис, но я его обрываю.
– Не нужно. Ничего не произошло. Ребёнок жив, как ты уже знаешь. И прежде, чем ты уедешь, хочу кое-что сказать.
Повернувшись к Дэну, ловлю его настороженный взгляд. Муж смотрит так, как будто ждёт удара, что вкупе с его синяками выглядит довольно забавно.
– Я не знаю, сколько времени здесь проведу. Минимум неделю. Пока нахожусь в клинике, не приезжай, пожалуйста. Если что-то понадобится, я найду способ себя этим обеспечить. И не звони мне. Я буду раз в день делать это сама и рассказывать, как мы с ребёнком.
– Насть…
Подняв руку, даю понять, чтобы он дал мне договорить.
– Это во-первых. Во-вторых, ты волен делать всё, что захочешь. Нужно будет разобраться со своим прошлым – ради бога. Меня в курс дела вводить не нужно. Возникнет необходимость снова подраться со Стасом, Колей или Мишей – дерись. Алиса будет взывать к тебе для того, чтобы ты её спас – беги и спасай, если считаешь нужным. В общем, я освобождаю тебя ото всех обязательств, которых требовала раньше. Пусть это будет платой за мой покой и жизнь моего ребёнка, раз уж по-другому ты не можешь.
Отвернувшись, снова сосредотачиваю внимание на вещах. Возможно, чувство, словно погрузилась под толщу воды, неправильное, но мне в нём весьма комфортно. Стены палаты – это мой маленький мирок на ближайшие несколько дней. Да, в нём не будет происходить ничего особенного, но мне вполне хватит для счастья пары десятков фильмов и бесцельного валяния в постели.
Когда Денис кладёт руки мне на плечи и, склонившись, целует в затылок, я невольно вздрагиваю.
– Мне нет ни до кого дела, кроме тебя и нашего малыша. Звонить сам не буду, но подниму на уши всю клинику, если ты не уделишь мне хотя бы минутку в день. А пока буду ждать вас дома. И займусь детской.
Сказав это, он отстраняется, некоторое время стоит позади, после чего просто выходит из палаты. И за это я Денису безмерно благодарна.
На четвёртый день моего пребывания в клинике становится откровенно скучно. Хоть я и получила наконец то, чего так желала, ощущение, будто добровольно заперла себя в клетке, не отпускает. Надежда Борисовна наведывается ко мне ежедневно, да ещё и не по разу. Но после её визитов, я всегда выдыхаю с облегчением. Всё обошлось и, судя по всему, беременность будет протекать хорошо и дальше. Самые опасные времена – позади. Это окончательно вводит меня в состоянием эйфории, которое в итоге совершенно нежданно и порождает скуку.
С Дэном мы созваниваемся каждый день. Обмениваемся обыденными фразами, и я ловлю себя на мысли, что мне становится всё равно. Пока не знаю, правильно ли это или нет, но испытываю такое чувство и ничего не могу, да и не хочу с ним поделать.
Мне и впрямь плевать. На то, что делает или чего не делает Денис. На то, созванивается ли он с Алисой, или нет. Не ездил ли он к ним, получив на то моё негласное позволение. Да… мне на это всё равно.
– Ты чего всё маешься? – спрашивает меня Марья Тимофеевна.
Она приносит всем градусники ровно в шесть утра, и её явление больше походит на вторжение врага без объявления войны.
– В смысле – маюсь? – не сразу понимаю, о чём она.
– Ну, ходишь возле окна туда-сюда.
Пожимаю плечами и смотрю на горизонт по ту сторону стекла. Кажется, уже успела изучить его до чёрточки.
– Я не маюсь, просто… прогуливаюсь.
Марья Тимофеевна взирает на меня с прищуром в глазах за круглыми оправами очков. Не совсем понимаю, в чём дело, но она не отходит от меня, так и продолжая стоять рядом.
– Пойдём… погадаю тебе, – совершенно внезапно ошарашивает она тем, чего ну никак не ожидаю.
– В смысле? – задаю в ответ глупый вопрос.
Хотя, с какой стороны посмотреть. Не такой уж и глупый – я же в клинике, а не у гадалки в салоне.
– Пойдём, худа не будет.
Поджав губы, я уже собираюсь ответить отказом, но что-то меня останавливает. Конечно, во всю эту ерунду я не верю от слова «совсем», но… Но так хочется поверить, что худа действительно не будет…
Марья Тимофеевна так и продолжает молчаливо ждать. Я же вполне могу просто отказаться и уйти, но почему-то лишь киваю и говорю:
– Ладно… но я отношусь к такому с недоверием.
Она улыбается и качает головой, после чего кивает в ту сторону, где располагается сестринский пост.
– Идём, – повторяет то, что уже сказала.