Смотритель

И всё же я никогда не находил этот дом уютным. Здесь словно забыли, что не хлебом единым жив человек. И пусть облик хозяина величав, лицо хозяйки мило и радушно, детки блещут дарованиями, а вина и угощения превосходны, сами стены всегда навевали на меня скуку. После завтрака архидьякон удалялся в кабинет — без сомнения, чтобы погрузиться в заботы о церкви, миссис Грантли шла присмотреть за кухней (хотя у неё первоклассная экономка, которой платят шестьдесят фунтов в год) и за уроками Флоринды и Гризельды (хотя у них превосходная гувернантка с жалованьем тридцать фунтов в год); так или иначе, она уходила, а с мальчиками мне подружиться не удалось. Чарльз Джеймс хоть и выглядит так, будто думает о чём-то значительном, редко находит, что сказать, а если и находит, в следующую минуту берёт свои слова обратно. Раз он сообщил мне, что в целом считает крикет пристойной игрой для мальчиков при условии, что играют без беготни, но не будет отрицать, что к «пятёркам» [26] это относится в равной мере. Генри обиделся на меня после того, как я взял сторону его сестры Гризельды в споре о садовой лейке, и с тех пор со мной не разговаривает, хотя голос его я слышу часто. Речи Сэмми занятны в первые полчаса, но патока приедается, и я обнаружил, что он предпочитает более благодарных слушателей в огороде и на заднем дворе; кроме того, кажется, однажды я поймал Сэмми на лжи.

Итак, дом в целом навевает на меня скуку, хотя бесспорно всё там самое лучшее.

В то утро, о которым мы пишем, архидьякон по обыкновению удалился в кабинет, предупредив, что будет очень занят, но мистера Чодвика, если тот заедет, примет. Вступив в священную комнату, он открыл бювар, на котором обычно составлял проповеди, положил сверху чистый лист и ещё один наполовину исписанный, поставил чернильницу, глянул на перо и согнул промокательную бумагу; покончив с этими приготовлениями, доктор встал, постоял спиной к камину, широко зевнул и потянулся. Затем он прошёл через комнату, запер дверь, опустился в мягкое кресло, достал из потайного ящика Рабле и погрузился в хитроумные плутни Панурга. Так прошло в тот день утро архидьякона.

Час или два никто не мешал его занятиям, затем в дверь постучали и сообщили, что приехал мистер Чодвик. Рабле вернулся в потайной ящик, мягкое кресло скромно отодвинулось к стене, и когда архидьякон открыл дверь, то предстал управляющему во всегдашних трудах на благо церкви. Мистер Чодвик только что вернулся из Лондона, а значит, должен был привезти важные вести.

— Сэр Абрахам дал наконец своё заключение, — сообщил мистер Чодвик, усаживаясь.

— Отлично! Рассказывайте! — нетерпеливо воскликнул архидьякон.

— Оно предлинное, одним словом не расскажешь, — ответил собеседник. — Но вы можете его прочесть.

И он протянул архидьякону многостраничную копию заключения, которое генеральный атторней [27] сумел втиснуть на поля поданного ему дела.

— Если совсем коротко, — продолжал Чодвик, — в их иске есть слабое место, и нам лучше ничего не предпринимать. Они выдвигают обвинение против мистера Хардинга и меня, а сэр Абрахам считает, что согласно тексту завещания и последующим юридически утверждённым процедурам, мы с мистером Хардингом — лишь наёмные служащие. Иск следовало вчинить барчестерскому муниципалитету либо собранию каноников или вашему отцу.

— У-уф! — воскликнул архидьякон. — Так мистер Болд гонится не за тем зайцем?

— Так считает сэр Абрахам. Впрочем, других зайцев тоже не догнать. Сэр Абрахам пишет, что иск против муниципалитета или собрания каноников можно было бы отклонить. Епископ, по его мнению, самая уязвимая мишень, но в этом случае мы можем апеллировать к тому, что он всего лишь инспектор и никогда не брал на себя другие обязанности.

— Это вполне ясно, — заметил архидьякон.

— Не вполне ясно. В завещании сказано: «Его преосвященство епископ любезно позаботится о должной справедливости». Так что остаётся спорный вопрос, не взял ли ваш отец на себя и прочие обязательства вместе с правом назначать смотрителя. Но даже если они докопаются до этой зацепки, — а они пока ещё и докапываться не начали, — случай настолько запутанный, что, сэр Абрахам говорит, вы сумеете их выставить на пятнадцать тысяч фунтов судебных издержек, прежде чем что-нибудь стронется с места. А откуда им столько взять?

Архидьякон потёр руки. Он твёрдо верил в правоту своего дела, но у него начали закрадываться опасения, что враги одержат несправедливую победу. Приятно было услышать, что правое дело окружено рифами и мелями, незримыми для профанов, однако различимыми для острого взгляда опытного лоцмана-законника. Как заблуждалась его жена, желая брака Элинор с мистером Болдом! Да если этот болван станет упорствовать, он разорится раньше, чем поймёт, с кем судится!

— Превосходно, Чодвик, превосходно! Я вам говорил, что сэр Абрахам — тот человек, который нам нужен. — И доктор, положив на стол копию заключения, ласково её погладил.

— Только не показывайте её никому, архидьякон.

— Кто? Я? Да ни за что свете!

— Сами понимаете, пойдут разговоры.

— Конечно, конечно, — сказал доктор.