Смотритель

— Да, — сказал архидьякон, знавший жизнь куда лучше отца. — Напишите, и вас высмеют, обольют презрением с головы до пят, будут трясти, как терьер — крысу. Вы пропустите слову или букву, и они станут потешаться над невежеством соборного духовенства, малейшую неточность объявят ложью, малейшую уступку — полным признанием вины. Вы узнаете, что вульгарны, обидчивы, непочтительны и безграмотны, а не будь вы священником, девять шансов из девяти, что вас уличили бы в кощунстве! Человек может быть абсолютно чист, обладать всеми талантами и приятнейшим нравом, красотой слога не уступать Аддисону, а хлёсткостью — Юнию [22], но даже он не сумеет написать достойный ответ на выпады «Юпитера». В таких делах газета всесильна. Что в России царь, что в Америке толпа, то в Англии «Юпитер». Ответить на такое письмо! Нет, смотритель. Какой бы путь вы ни избрали, не пишите опровержения. Чего-то подобного мы ждали, но не давайте повода вылить на вас ещё больше помоев.

Статья в «Юпитере», которая так опечалили нашего бедного смотрителя, вызвала ликование в стане его врагов. Болда, конечно, огорчили личные выпады против мистера Хардинга, но и он упивался мыслью, что обрёл такого мощного союзника. Что до стряпчего, Финни, тот от радости не чуял под собой ног. Сражаться бок о бок с «Юпитером» за общее дело! Знать, что курс, который он рекомендовал, одобрен и подхвачен самой влиятельной газетой страны! Быть может, его даже упомянут как джентльмена, столь успешно выступившего в защиту барчестерских бедняков! Возможно, его пригласят свидетельствовать в комитете Палаты общин, и один Бог ведает, какую сумму назначат в компенсацию личных издержек — одна эта тяжба может кормить его годы! Не перечесть всех сладостных грёз, рождённых у Финни передовой статьёй в «Юпитере».

Старые пансионеры тоже слышали о статье и прониклись смутным ощущением, что у них появился могущественный заступник. Эйбл Хенди ковылял из комнаты в комнату, повторяя, что понял из пересказа, с некоторыми необходимыми на его взгляд дополнениями. По его словам, в «Юпитере» пропечатали, что их смотритель — вор, а уж «Юпитер» врать не будет, это все знают. И «Юпитер» подтвердил, что каждый из них — «каждый из нас, Джонатан Крампл, ты подумай!» — имеет бесспорное право на сто фунтов в год, а коли «Юпитер» так сказал, это всё равно что решение лорд-канцлера и даже лучше. Затем он ещё раз обошёл собратьев с газетой, полученной от Финни, и хотя прочесть её никто не мог, но бумага зримо и осязаемо подтверждала услышанное. Джонатан Крампл глубоко задумался о достатке, который уже не чаял вернуть, Джоб Скулпит понял, что не зря подписал петицию, о чём и объявил раз сто, Сприггс зловеще сверкал единственным глазом, а Моуди теперь, когда победа была совсем близка, исходил ещё большей ненавистью к тем, кто по-прежнему не отдаёт ему вожделенные фунты.

По совету архидьякона опровержение от барчестерского конклава в редакцию «Юпитера» не писать не стали, больше никаких решений пока не приняли.

Сэр Абрахам Инцидент был занят подготовкой билля для уничижения папистов. Этот Билль о надзоре за монастырями [23] давал каждому протестантскому священнику старше пятидесяти лет право обыскать любую монахиню, заподозренную в хранении крамольных писаний или иезуитских символов. Он должен был включать сто тридцать семь статей, каждая статья — новый шип в бок папистам. Поскольку все знали, что каждый пункт придётся отстаивать от натиска пятидесяти разъярённых ирландцев, составление и шлифовка документа занимали всё время сэра Абрахама. Билль возымел желаемое действие. Разумеется, его не приняли, но он полностью расколол ирландских депутатов, объединившихся, чтобы продавить билль, который обязал бы всех мужчин пить ирландский виски, а всех женщин — носить ирландский поплин. Так что до конца сессии великая Лига Поплина и Виски оказалась полностью обезврежена.

Таким образом ответ сэра Абрахама всё не приходил, и барчестерцы пребывали в мучительной лихорадке неопределённости, терзаний и надежд.

Глава VIII. ПЛАМСТЕД

Теперь мы пригласим читателя посетить дом пламстедского священника и, поскольку час ещё ранний, вновь заглянуть в спальню архидьякона. Хозяйка дома занята туалетом; мы не остановим на ней нескромный взгляд, а пройдём дальше, в комнатку, где одевается доктор; в ней же хранятся его башмаки и тексты проповедей. Здесь мы и останемся, учитывая, что дверь открыта и через неё преподобный Адам разговаривает со своей достойной Евой.

— Это исключительно твоя вина, архидьякон, — сказала она. — Я с самого начала предупреждала, чем всё кончится, и теперь папе некого благодарить, кроме тебя.

— Помилуй, дорогая, — произнёс архидьякон, появляясь в дверях гардеробной. Его голова была закутана в жёсткое полотенце, которым он энергично тёр волосы и лицо. — Что такое ты говоришь? Я старался изо всех сил.

— Лучше бы ты вообще не вмешивался, — перебила дама. — Если бы ты не мешал Джону Болду туда ходить, как хотелось ему и папе, они с Элинор бы уже поженились, и всей этой истории не было.

— Но, дорогая.