Смилодон

Не забыл, значит, как колбасил по Парижу в статусе Барабасова преемника в толстых кожаных штанах и вонючих ботфортах. Не забыл, на всю жизнь запомнил.

— Да ладно вам, князь, не старайтесь, — шевалье рассмеялся, вложил шпагу в ножны и великодушно сменил гнев на милость. — Что с вами делать? Так и быть, поехали к этой чертовой колдунье. Бог с ними, с вафлями, хрустящими на зубах.

Дорогу к старой шарлатанке отыскали без труда — лиард <Мелкая серебряная монета.>, брошенный уличному нищему, сделал свое дело. Жила одноглазая Анита в тесном переулке, вход в который еще не так давно закрывался ночью массивной цепью. Это было царство нищеты, узкая зловонная расщелина, никогда не видевшая солнца, экипажей и хороших манер. Буров и Анри нырнули в коридор, более похожий на подземный ход, спустились по ступеням, скрипящим под ногами, и остановились перед дверью, окованной железом. Где-то рядом пищала мышь, пахло погребом, помойкой, смрадный полумрак был ощутимо плотен, напоминал туман и действовал на психику. Веселенькое местечко, нечего сказать.

— Ну что там расстучались, не заперто! — сипло отозвался скрипучий, сразу и не разберешь, то ли мужской, то ли женский голос. — Валяйте! Но не запустите крыс.

Буров и Анри вошли, прищурились, привыкая к свету, — масла и свечей здесь не жалели. Да и вообще все в этой просторной, с высоким потолком комнате носило отпечаток достатка. Мебель была массивной и резной, песочница на письменном столе — литого серебра, запах благовоний, летающий над жаровней, — плотным, густым, ударяющим в голову. Это был словно островок благополучия в море нищеты, грязи и забвения. А вот хозяйка его выглядела, прямо скажем… далеко не блестяще, и это несмотря на ухищрения в одежде, парфюмерии и стоматологии. Сморщенное лицо ее было нарумянено и набелено, зубы — вызывающе фальшивы, пышное платье, с оборочками, но без панье, напоминало о временах Мазарини <То есть о XVII веке.>. Один ее глаз был закрыт экраном из лакированной кожи, другой немилосердно слезился и взирал на пришельцев насмешливо. Смотреть на старую колдунью было интересно и страшно…

— Ну, с чем пожаловали, красавчики? — Она закрыла толстую, окованную по углам железом книгу и тяжело поднялась из-за стола. — А ведь и впрямь, что один, что другой. Эх, скинуть бы мне лет двадцать пять. А лучше тридцать…

Передвигалась она, хромая, в густом облаке амбры, напоминая ожившего мертвеца.

— Пожаловали вот с этим, — любезно отозвался Буров, вытащил многострадальный болт и снял с наконечника пробку. — Отрава ваша?

В его галантности и ровном тоне что-то неуловимо предвещало беду.

— Ну-ка, ну-ка, — колдунья, оживившись, помусолила палец, с достоинством провела им по игле и медленно, с чмоканьем, сунула в рот. — М-м-м, — сплюнула прямо на пол, скривилась, как от горького, вытерла ладонью губы. — Моя, моя. Это очень хороший яд, он приготовлен из внутренностей змей, легкого замученной до смерти жабы, аконита, бычьей крови и настойки мандрагоры <Мифическое растение, которое якобы произрастает у основания виселиц.>, сдобренной мочой убийцы, повешенного в полночь. Действует мгновенно.

Она взглянула на гостей и неожиданно залилась смехом, обнажая фальшивые зубы и сотрясаясь всем своим тщедушным телом.

— Ну что раскрыли рты, красавчики, разве я похожа на самоубийцу? Вы-то ведь не режете себе пальцы своими шпагами? Каждому свое. Ах, какие вы, оказывается, чувствительные, красавчики!

Смеяться-то она смеялась, да только вот ее единственный глаукомный глаз смотрел серьезно, выжидающе и настороженно. Взгляд этот был сумрачен, преисполнен ненависти и презрения — нет, не конкретно к шевалье и Бурову, — ко всему человечеству. Да, та еще бабушка-старушка, любительница оборочек и притираний.

— Браво, мадам! Вы, я вижу, действительно разбираетесь в ядах! — изобразил восторг Буров, к слову сказать, совершенно искренне. — Так что, думаю, вы именно тот человек, который нам нужен. Видите ли, мне дали яд. Долгоиграющий, начинающий действовать через неделю. И…

— Можешь не продолжать, красавчик, — Анита криво усмехнулась, прищелкнула подагрическими пальцами, и взгляд ее стал подобен бураву. — Ну конечно же, без амура здесь не обошлось, тебя, как пить дать, траванула женщина. Раньше, знаете ли, это было в порядке вещей, для укрепления семьи и нежных чувств. Моя матушка, к примеру, да будет ей земля пухом, проделывала это частенько с моим батюшкой. Пока, не без вмешательства любовников, не намудрила с дозой. Ха-ха-ха. Пойдем-ка поговорим тет-а-тет, чтоб никто не мешал. Прошу.

И она указала на ширму в дальнем углу комнаты, за которой оказалась дверь, ведущая в соседнее помещение, являвшее собой то ли адскую кухню, то ли аптекарскую лавку, то ли лабораторию алхимика. Здесь было жарко, сумрачно и тесно, пахло серой, углем и чем-то невыразимо гадостным. Огромный, по пояс голый мавр мешал в котле клокочущее варево — на его руках под эбеновой кожей бугрились, перекатывались чудовищные мышцы.