Смилодон

— Минуточку, — шевалье убрал бретту в ножны, подошел к Гийому Оноре и на мгновение замер, глядя на поверженного врага. С кинжалом в животе у того был хоть какой-то шанс дождаться хирурга. Не умереть со стопроцентной вероятностью от обильного кровотечения. Дотянуть до операции и, может быть, чудом выкарабкаться.

А с другой стороны, если бы все было по-иному, сам Гийом не думал бы особо, не терзался бы сомнениями — с сатанинским хохотом вращал бы сталь в кровоточащей ране, наслаждаясь муками и криками врага. Потому как а ля герр — ком а ля герр…

“Старый становлюсь, сентиментальный”, — шевалье, вздохнув, вытащил кинжал, вытер его об одежду Гийома и виновато посмотрел на Бурова:

— Простите, князь, минута слабости. Пошли.

— Бывает, — Буров понимающе кивнул, нахмурился, — да, одно дело убить врага в бою и совсем другое — добить беспомощного раненого. Здесь нужно быть больше палачом, чем воином. Однако этот мир есть такой, какой он есть. Далекий от гармонии. Весьма.

И пошли Вася Буров с шевалье де Сальмоньяком с Гийомова двора, да не просто так, а с великим шумом, гамом, суетой и скандалом. Собственно, это волкодавы постарались, решили проводить непрошенных гостей до ворот. Вот тут-то Бурову и пришлось выкатывать свою пушечку на колесах, палить из главного калибра по озверевшим псам. Трижды чмокнула плоть, разрываемая пулями, брызнули мозги и осколки костей, яростное рычание сменилось повизгиванием, циркульной пилой проехалось по ушам и липко растеклось парящей лужей. Три огромных опасных зверя, судорожно подрагивая, вытянулись на земле. Может, кому-то и лучшие друзья, но только не тигру-саблезубу, почуявшему кровь… А вот Бернар, оказывается, питал к собакам слабость. Моментом сориентировавшись в обстановке, он шмелем слетел с козел, кинулся во двор и, взвалив на плечи зверя поупитаннее, с видом триумфатора понес к себе в карету. Не обращая внимания ни на кровь, ни на мозги, ни на слюнявую пасть. На лице его были написаны вожделение, восторг и благодарность судьбе. Казалось, он собирался принести жертву своим богам.

— М-да, omnia mea mekurn porto <Все свое ношу с собой (лат.).>, — задумчиво промолвил шевалье и поспешил открыть дверь экипажа. — Господи, собака-то ему зачем?

— Как это зачем? — Буров посмотрел на него, как на маленького, и с удовольствием устроился на атласных подушках. — Наверное, с центнер вкуснейшего мяса, если, конечно, приготовить его как следует, по всей науке. Шкура опять-таки, зубы. От волчьих не отличишь. Молодец, хозяйственный. Если будет предлагать, мой вам совет, шевалье, не отказывайтесь. По вкусу не хуже свинины. Кстати, не мешало бы нам утолить голод. Есть у меня заведение одно на примете. Называется “Клоп кардинала”. Надеюсь, там в меню не только “Псы преисподней”.

— Что-то, когда мы возвращались из Булонского леса, ни кардинала, ни тем более клопа я не заметил, — с радостью ушел Анри от собачьей темы, высморкался, бросил платочек в окно и стукнул кулачищем в стену экипажа. — Эй, ваша светлость! Извольте двигать на Кур-ла-Рен, хозяйственный вы наш!

Заведение “Клоп кардинала” нашли не сразу — размещалось оно в полуподвале и было и впрямь неприметным. Низкие оконца забраны решетками, выцветшая, изображающая почему-то кролика вывеска на фоне мрачного фасада. Вот УЖ действительно ни кардинала, ни клопа. Глянул Буров на обшарпанную дверь, на скользкие стоптанные ступени, да и вспомнил сразу отечественную историю. Москву златоглавую, столь красочно описанную Гиляровским, с ее притонами и малинами, имевшими прямое сообщение с подземной речкой Неглинкой. Чуть что — и клиент поплыл. В вечность. Чаще по частям, потому что трубы узкие. Аминь. Похоже, что Москва-река, что Сена — все одно.

Бухнув массивной дверью, Буров и шевалье вошли, сели за скобленый, изрезанный ножами стол, глянули по сторонам. Света было мало, народу тоже. Слева два мрачных типа криминальной наружности вяло цедили пиво, справа амбал хавал яичницу с луком, с фронта, уткнувшись мордой в миску, храпел мосластый детина. Компания была еще та, а вот “Псов преисподней” было что-то не видно. Затхлый воздух отдавал мышами, крепко пахло кислым, немытым и подгоревшим. Буров и Анри в своих камзолах с галуном и шляпах с плюмажем выглядели вызывающе и провоцирующе.

— Что прикажете, господа хорошие? — подошел хозяин, плечистый, волосатый, с цепким взглядом. — Есть доброе вино, гусь, жареный в собственной крови, яичница с каперсами и сладким луком. Только что потушили кролика…

На хитром лице его читалось сомнение — сейчас нажрутся, напьются, а потом кто-нибудь даст им по башке. И кто платить будет? Может, надо взять с них деньги сразу, не откладывая в долгий ящик? Пока их самих в ящик-то…

— Значит, кролика потушили? — с улыбкой осведомился Буров, вытащил из кармана монету в три ливра, положил на стол. — Надеюсь, он не мяукал? Ладно, несите. И гуся, и вино. — Посмот рел направо, на жующего амбала, отвернулся, помрачнел. — Только вот яичницы с луком не надо…