Смилодон

— О, какое утро! Какой подарок! Царский! — просиял толстячок и трепетно, словно дар божий, принял сверток. — Благодарю, господа, благодарю. Это так великодушно с вашей стороны. Гм, в самом деле, и кому только пришло в голову знакомить вас с радужной гадюкой? Здесь, в Париже? Ну, скажем, где-нибудь южнее, в Каире например, все было бы предельно ясно — вы чем-то не понравились людям из Рифаи, тайного общества змееводов-убийц. А здесь, на берегах Сены… Гм. — Он замолк, бережно развернул сверток и, уже на правах хозяина, принялся рассматривать подарок. — Какие мышцы! Какие формы! Какая великолепная игра природы! Совершенство, созданное для убийства. Не удивительно, что люди из Рифаи всем ядовитым змеям предпочитают этих. При помощи аэролитов — космических камней — приманивают их, дрессируют и превращают в страшное орудие своих преступных замыслов <Действительно, истолченные метеориты обладают странным свойством воздействия на змей. Этим пользуются заклинатели и уже упоминавшиеся североафриканские псиллы.>. А чтобы рептилии были злее и жалили всех подряд, их долго держат в неподвижности в вытянутом состоянии. В полной темноте, в деревянных футлярах. В результате их височные железы разбухают от яда и укус делается неотразимо летальным. Без разницы, куда — под кожу, или во внутримышечную клетчатку, или в просвет кровеносного сосуда. Итог всегда один, плачевный — requiescat in pace <Покойся с миром (лат. ).>.

— Так вы, я вижу, разбираетесь в ядах? — обрадовался Буров и придвинулся поближе, однако толстячок смешался, принялся отгребать назад.

— Только как любитель, господа, только как любитель. Чисто по-дилетантски. А вот по вопросам зоологии — прошу. Всегда к вашим услугам. Скромный, увы, пока профессор Этьен Мария Лагранж.

Вот так всегда у этой чертовой интеллигенции, что в восемнадцатом веке, что в двадцатом, — одни разговоры. Вербальный онанизм, ни к чему толком не ведущие словесные поллюции…

Ладно, оставили профессора любоваться гадюкой и подались к простому народу, в Оружейный квартал. Вице-пролетарии, слава труду, не подвели — работали не языком, руками. Гильзы и капсюльные колпачки были готовы, барабанный десятизарядный ствол, как и уговаривались, — наполовину. С ходу оценив точность и культуру сборки, Буров тут же заказал еще один, снял каморку с тисками и инструментом и ловко, словно заправский оружейник, принялся запрессовывать в капсюли ударный состав, тщательно отмеривать порох, возиться с гильзами и оправкой — сочетать компоненты в унитарный патрон. Очень мешала теснота, накрахмаленные манжеты и не в меру любознательный шевалье, однако дело спорилось и где-то к обеду завершилось. На первый взгляд успешно — сотня тупорылых, зловещего вида патронов выстроилась на столе. Калибр куда там сорок пятому, ручная запрессовка, толстостенные, не штампованные, выточенные гильзы. Только вот как стрелять они будут… И будут ли вообще… Ладно, завтра увидим.

— Вы, князь, прямо уникум, Леонардо да Винчи восемнадцатого века, — Анри осторожно взял патрон, восхищенно повертел его в пальцах, зачем-то понюхал и поставил на место. — Тот был тоже мастер на все руки и большой дока в военном деле. Только вы, к сожалению, не рисуете и, слава богу, не бугр <Леонардо да Винчи был настолько гомосексуален, что зрелище нормального полового акта вызывало у него рвотные спазмы.>. Если эта ваша барабанная фузея будет бить хотя бы на сто шагов, то придется с горечью констатировать — будущее за ней, а увы, не за шпагой. Кстати, все это хорошо, но мы будем сегодня есть или нет?

— Не надо было игнорировать свинину, мой друг, хотя сейчас, честно говоря, я умираю от жажды, — Буров улыбнулся, убрал патроны в карман и щедро расплатился с мастером. — Скажи-ка, уважаемый, где сейчас в Париже можно сделать арбалет?