Смертельный дар

— Послушайте меня. Я — всего лишь старый бродяга. Не мог не воспользоваться тем, что рядом сидит красивая молодая женщина и у нее нет выбора: волей-неволей приходится слушать мои рассказы.

— Нет-нет, они такие увлекательные, — уверила Шона Каэр.

— Но у вас, кроме меня, есть и другие пациенты, — напомнил он.

— На этом этаже предостаточно персонала. Все в порядке, правда. Поверьте, если я кому-нибудь понадоблюсь, меня найдут.

Его рассказ действительно был увлекательным. Шон нравился Каэр. Проводить время у его постели было совсем не в тягость. Она не понимала, зачем ему понадобилась такая жена, как Аманда, но, в конце концов, кто она такая, чтобы судить об этом?

— Я беспокоюсь об Эдди. — В глазах Шона читалась глубокая, бесконечно глубокая грусть. Он заметил, что Каэр внимательно наблюдает за выражением его лица, и попытался приободриться. Но как Шон мог скрыть обуревавшие его мысли? — Меня не покидает дурное предчувствие. Я обязан узнать, что произошло. Яхту нашли, но сам Эдди исчез. Мне следовало заподозрить неладное, когда все, кроме него, пришли нас проводить. Эдди бы никогда не пропустил такую вечеринку, он обещал, что будет непременно… Должно быть, что-то случилось. Может, Эдди скрывается.

— Скрывается? Почему?

Шон слабо махнул рукой:

— Кто знает? Я просто знаю, что мне надо домой. И держу пари, мне не найти такой медсестры, как вы.

Она промолчала. Спорить было незачем. Ему и правда не удастся найти такую медсестру. Каэр решила сменить тему разговора и попросила:

— Расскажите о своей семье.

— Семья — единственное, что, в конце концов, действительно имеет ценность, — тихим голосом произнес Шон.

Его слова тронули ее душу. Каэр вдруг охватило безумное желание быть частичкой чьей-то семьи, чтобы и о ней говорили с такой же любовью.

— Она призвала меня обратно.

— Простите?

Он бросил на нее застенчивый взгляд:

— Когда меня привезли сюда, в больницу, я испытал нечто странное. Наверное, увидел сон. Мне показалось, что я снова стал ребенком, который бегает босиком по зеленым холмам. И понял, как правы те, кто называет Ирландию Изумрудным островом! Дул ветер. Протяжно завывал. А я бежал к домику, в котором вырос. Чувствовал себя мальчиком, спешившим домой. Я слышал чье-то тихое проникновенное пение на древнем гэльском языке. Какую-то ирландскую песню. Кажется, пела моя мать. Солнце садилось. Вспыхивал свет. Опускались тени. Но я их не боялся, хотя знал, что надо было бояться. Все вокруг сияло поразительной красотой. Меня не покидало ощущение, что я могу так бежать, не останавливаясь, вечно… Но вдруг до моего слуха донесся голос дочери, и я осознал, что нахожусь в больнице, что должен бороться, чтобы жить… Жить, чтобы вернуться домой. К ней.

— Ах, — вздохнула Каэр.

— Каэр?

Она вздрогнула и подняла глаза.

В дверном проеме возник Майкл. В белом халате, на кармане которого было вышито его имя: «Доктор Майкл Хэйвен». И он звал ее.

— Извините. — Каэр обратилась к Шону.

— О господи, простите меня. Я занял у вас слишком много времени, — произнес Шон.

— Ничего. Все в порядке. — Она поднялась, а потом улыбнулась и сжала его руку. — Я скоро вернусь.

— Я буду этому очень рад, милая, — ответил Шон.

Каэр снова улыбнулась. В его речи промелькнули знакомые ирландские нотки.

— Я пока немного поговорю с семьей. — И Шон кивнул в сторону фотографии, стоявшей на тумбочке возле его кровати.

Она рассмеялась, хотя при взгляде на портрет, изображавший группу счастливых людей, испытала такое чувство, будто… будто на нем не хватает ее. Определенно. Ее самой. На снимке Шон обнимал молодую красивую женщину чуть старше двадцати лет, а дочь с обожанием смотрела на него. Рядом еще одна женщина — его жена. Но явно не мать девушки. Шон успел рассказать Каэр, что его первая жена умерла, а вторая была всего на несколько лет старше дочери. По другую сторону от Шона стояли трое мужчин, красивых, надо признать, и похожих друг на друга. Братья. На переднем плане в кресле сидела женщина. Брайди, тетушка Шона, которая жила вместе с ними.

У Брайди были точно такие же необыкновенно голубые глаза, как у Шона и Кэт, его дочери. Лицо старушки выражало мудрость, сострадание и светилось добротой. Каэр подумала, что, если бы ей когда-нибудь довелось встретить Брайди, она бы полюбила эту женщину.

Но особенно притягивал внимание Каэр один из братьев. Тот, что стоял ближе всех к Шону.

С темно-рыжими волосами и пристальным взглядом. Каэр показалось, что мужчина внимательно всматривается в ее лицо. Каждый раз, когда она, глядя на фотографию, сталкивалась с этим взглядом, он как-то странно задевал самые тайные струны ее души. Никогда прежде ей не доводилось видеть таких глаз. Ни у кого. Они были не синие и не зеленые. А того оттенка цвета морской волны, который бывает лишь вблизи Карибских островов. Эти глаза особенно выделялись на загорелом лице. Пронзали, приковывали. И оценивали. Проникали в самую глубину души.