Читаем Смерть во спасение полностью

От первой вспышки ярости Ярославич отошёл, но обещание, данное митрополиту и епископу, не давало покоя. Он понимал, что идти войной на Владимир против родного брата — только татар веселить, да и вольная дружина новгородская может заартачиться. Одно дело литы и крестоносцы, другое — своему же народишку кровь пускать. Но как разрубить сей узел?

   — Есть одна хитрость, — потягивая холодный квасок, проговорил таинник. — Попросить Батыя подсобить...

Александр с недоумением взглянул на него.

   — Чтоб он второй раз Владимир сжёг? — возмутился он. — Головой думай, что речёшь, а не задом.

   — А я головой и думаю, — рассердился Шешуня, — ибо о чести героя Невского пекусь, каковой всеми как народный заступник от иноверцев почитается. И что же молва рассудит, ежели он меч против родного брата обнажит да русскую кровушку прольёт? Да она зверем его ославит, осрамит на веки вечные! И за что тогда мне князь воеводское жалованье платит, если я допущу такой позор? А Батый, он в супостаты давно зачислен, к нему лишь больше ненависти появится. И повод сыскать можно: Андрей с Даниилом сговор учиняют. И хан может подумать, что вся Русь восстать против него готова. Ты нового большого кровопролития не хочешь, потому и приехал предупредить. Это первое. Второе. У того же Прохора спрашиваю: ясак собираете? Великий князь владимирский за вход свой на престол был обязан выкуп заплатить. Слуга мне и сказывает: Андрей наотрез отказался, мол, ханша ему ярлык на свободное вхождение без всякого выкупа дала и от ясака освободила!

У Шешуни даже глаза заблестели, столь великий азарт в нём зажёгся. Отец, уехав в Киев, его службой пренебрёг, да и сам Александр не видел от таинника заметной пользы и одно время хотел заменить его на Ратмира, но тот погиб. А ныне Ярославич без воеводы не обходился, с ним первым совет держал, и к веским доводам прислушивался. Хоть и не всегда.

   — Ты подмечаешь, княже, какой здесь колдовской круг? — запел таинственно Шешуня. — Ханша такого сделать не могла, и Батый, прослышав про столь вероломную ложь, придёт в ярость, пошлёт рать, те захватят Андрея и...

   — И привезут в Сарай, отрубят на моих глазах голову, а я стану Иудой, за тридцать сребреников, продавшим брата своего, и палачом его же, и пособником монголов-кровоядцев, — воспаляясь, закончил Ярославич. — А коли дружину на Андрея поведу и меч свой обнажу, то все будут ведать, что я веру православную защищал, и народ суровую меру не осудит.

Таинник задумался. И в словах князя свой смысл имелся. Михаил Черниговский, не предавший христианской веры и принявший смерть от рук Батыя, уже обрёл среди верующих лик святого великомученика и героя, в то время как те немногие русские прихвостни, покорившиеся степнякам и нашедшие убежище в Орде, уже заслужили от людской молвы презрение и проклятия.

   — И ехать в Орду не потребно мне! — возвысил голос Александр. — За те годы, что живу на белом свете, не разуверился в одном: на лжи ничего не построишь, она боком вылезет, а правда, как горька ни была, всегда защитит и обогреет. Да и недосуг ныне, сам ведаешь!

Возведя дом для первенца и не желая отселять его одного — не по-людски незрелого княжича присмотра лишать, — Ярославич задумал женить Василия. И невесту выбрал с расчётом: дочь норвежского короля Гакона Христину. Этот союз устрашил бы немного ливонцев, чудь, датчан и литов, разбойничавших на северных окраинах Пскова и Новгорода. Потому, не откладывая сих намерений, Невский отправил сватов в Дронтгейм, в Гаконову столицу. Василий, хоть и ворчал, но возможность заполучить в жёны иноземную принцессу льстила его самолюбию.

   — Завтра же соберу воевод на совет, и пусть они решают, что делать с братом, — закончил Александр.

Однако замысел сей осуществить не удалось. В глухую полночь застучали в ворота, прибыл гонец из Сарая. Хан Батый срочно требовал князя к себе. Без промедлений.

Поутру Александр собрался, оставил княжение на Василия и выехал. Особого беспокойства князь не испытывал, вины за собой не чуял, потому въезжал в Орду без страха и опаски.

Внук Темучина принял его незамедлительно. Он уже с трудом мог говорить, из щелистых глаз выкатывались слёзы. Рядом с ним горделиво сидел сын Сартак, который и распоряжался всеми делами, и хан, подняв тяжёлые веки да ткнув в него толстым дрожащим пальцем, вымолвил гостю всего лишь одну фразу:

   — Слушайся его во всём!

После чего слуги поднялись и унесли старого хана в соседнюю юрту. Сартак, такой же луноликий и дородный, занял место отца.

   — Я всё знаю от Эльдега, — напустив важную хмурость на лицо, вымолвил новый управитель Орды. — Ханши на троне уже нет, его занял мой дядя Менге и возвратил отцу триста тысяч ратников, кои ходили в дальний поход...

Упоминание о великой рати прозвучало как предостережение, однако Сартак не собирался ссориться с новгородским князем.

   — И от его имени я назначаю тебя, князь, старшим над всеми князьями и народом на Руси! — торжественно объявил он и поднял пиалу с кумысом.

Ярославичу поневоле пришлось последовать его примеру. Кумыс оказался тёплым, кислым и вонючим.

Перейти на страницу:

Все книги серии Отечество

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза