Смерть Сенеки

Поэт. Трагедии Сенеки являются образцом искусства периодов упадка. Пытаясь развить достижения греческих классиков, они обнаруживают недостатки, присущие литературному эпигонству: путаницу мотивов и произвольность фабулы, разбухание сюжета и отвращение к форме, нагромождение раздражающих моментов и страсть к эффектам. К образцам, взятым для подражания, добавляется лишь одно: огромная масса скучнейших, неприятных подробностей. Неумеренность в описании болезненных физических ощущений плохо сочетается с добросовестной старательностью Сенеки-политика и строгостью нравов, которую советовал соблюдать Сенека-философ.

3

Человек тысячью нитей связан с окружающим миром. Как только он отрывается от него, он становится непостижимым. Мы не поймем своеобразия Сенеки прежде, чем вновь не вернем его в мир. Римская империя была обществом завоевателей. Завоеватели присваивали продукт прибавочного труда на всех захваченных территориях. Взамен империя оказывала завоеванным народам две услуги: обеспечивала мир и управление; в этом смысле она была, разумеется, более нравственной, чем государство Чингисхана, но из-за прискорбного нежелания производить она не была великой в историческом значении. Не имеет смысла представлять Римскую империю как противоречивое единство эксплуататоров и эксплуатируемых.

Ее три класса — землевладельцы, ростовщики и плебс — были тремя отрядами разбойничьей банды, враждовавшими из-за дележа награбленной добычи. О четвертом классе — рабах — мы лучше умолчим, как молчал о них весь античный мир. Мировой дух не предполагал для них иных занятий, кроме каждодневного тяжкого труда и забот о собственной шкуре. Иъх уделом было тысячелетнее ожидание прихода варваров. Марий размышлял о грядущих судьбах человечества не больше, чем Сулла, и все они имели в виду лишь одно — поглотить как можно больший кусок ворованной колбасы. Ни одна из партий не была способна к преобразованию государства, но каждая знала, как его уничтожить. Из этого безудержного влечения к саморастерзанию не было иного выхода, кроме цезаризма, который и закончил войну, по праву названную гражданской. Цезарь сформировал класс мировых судей из самых способных и просвещенных римлян и таких же провинциалов, и этот класс оказался в состоянии осуществлять надзор за дележом поступлений в казну. Даже когда поток трофеев иссяк, именно судьи не допустили распада государства. Республика стала ностальгическим воспоминанием нескольких упрямых и не поддающихся обучению буянов.

Обстоятельства требовали деспотии. Форму деспотии цезаризм заимствовал там, где ее находил: у великих империй Востока.

Как известно, сущность деспотии в том, что она экономически обобществляет то, что не обобществлено как-то иначе. Различие между цезаристской и восточной деспотиями заключалось в том, что восточная деспотия экономически обобществляла свои владения посредством азиатского способа производства, а цезаристская — только путем чистого применения власти. Восточная деспотия восстанавливала, а при благоприятном стечении обстоятельств даже поднимала уровень производства.

Западная деспотия не добилась ничего, кроме поддержания определенного спокойствия в условиях постоянного уменьшения общественного продукта, приходящегося на каждого члена общества. Вот почему цезари, провозглашая себя богами, не были убеждены в этом так искренне, как их коллеги по сану из речных заводей, и вот почему, когда они это утверждали, им никто никогда не верил. Дальше я покажу, что это различие имеет большое значение. Каждый общественный строй имеет свои аналоги; этим и живо историческое искусство. Но ни один общественный строй нельзя полностью приравнять к другому. Поэтому историческое искусство должно быть осторожным. Оно должно выносить несоответствия за скобки (там, где историческая метафора стремится к психологическому обобщению) или экспонировать их как таковые, как непохожести и несравнимости (там, где историческая метафора стремится к психологической частности). Недруги современного социализма обвиняют его в рабовладении, ставят в один ряд с азиатским способом производства, открывают в нем феодальные нравы, описывают его как первоначальное накопление, называют государственным капитализмом и советским империализмом.

Но все эти определения не выдерживают научного рассмотрения. Он таков, каков он есть, и столь же успешно его можно любить и называть социализмом.