Смерть под кактусом.

— В права наследования вступил наш отец...

— Антон Савельевич... — словно под гипнозом пробубнила подруга.

Игуменья едва заметно улыбнулась и кивнула:

— Верно... Антон Савельевич. К началу семнадцатого года в губернии начались беспорядки...

— И он решил спрятать коллекцию... — выдохнула Мегрэнь и засияла, как новый пятак.

— Нас тогда еще на свете не было. В первые же дни переворота отца арестовали, но потом выпустили. О причине его неожиданного освобождения нам рассказала мама перед самой смертью. Младший брат отца, Андрей...

О роли младшего брата в судьбе Антона Савельевича несложно было догадаться и без рассказа монахини. Это был тот самый высокий чин, вмешательство которого и позволило Антону Савельевичу обрести свободу.

— Однако брат поставил отцу одно условие: после освобождения тот передаст ему всю коллекцию. Не сумев получить ее по праву рождения, он решил получить ее по праву силы... Отцу ничего не оставалось, как согласиться. Но он отдает брату лишь ее небольшую часть, объяснив тем, что коллекция разрознена и спрятана в разных местах. Все пряталось в спешке, ему помогал управляющий, и документы, указывающие точное месторасположение тайников, находятся где-то в доме. Управляющий исчез, поэтому, чтобы вернуть коллекцию целиком, необходимо сначала отыскать бумаги. Именно этот факт спас имение от разграбления, поскольку Андрей Савельевич, наш дядя, распорядился выставить там солдатские посты. Но тут произошли какие-то изменения, и дядя пропал. Поскольку о коллекции, кроме него и отца, никто не знал, то все само собой прекратилось. Вскоре родилась Таня, потом я. О дяде не было никаких известий. Мама с папой работали в школе, и мы с Таней не имели о коллекции никакого понятия. Незадолго перед началом войны мама, должна была родить. И вдруг отца снова арестовали. Больше он уже не вернулся...

— А брат?

Игуменья пожала плечами:

— Я о нем больше не слышала.

— А откуда же взялись документы, которые были в папке Татьяны Антоновны?

Чуть слышно щелкали деревянные четки, совершая свой нескончаемый путь в иссохших руках старой женщины, бередившей ради нашего любопытства свою незаживающую рану.

— Когда хоронили Сонечку, сестры нашли их в нашем родовом склепе. Бумаги забрала игуменья и отдала мне после того, как я поправилась. Но ни я, ни она ничего не могли понять в записях отца. Он не хотел, чтобы фамильные ценности попали в первые попавшиеся руки. Когда вернулась с фронта Таня, я показала ей бумаги. Она-то быстро все расшифровала, и мы нашли тайник. Конечно, в нем была не вся коллекция. Не зная, как лучше поступить, мы оставили ее на месте. Однажды приехала Таня и сказала, что есть возможность передать ценности благотворительному фонду, занимающемуся детскими домами. Мы решили сделать это в память о Сонечке. Таня забрала часть коллекции и уехала. Но ей сказали, что сначала все предметы, поскольку они представляют огромную историческую ценность, будут отправлены на выставку в Париж.

— В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом... — не стерпела Мегрэнь.

— В коллекции были наградные ковши Петра Первого, табакерка Екатерины Великой... Но после выставки все предметы бесследно исчезли.

— Как это? — возмутилась Мегрэнь. — Почему исчезли?

— Просто исчезли. Различные чиновники долго отписывались от Тани, пока она не поняла, что все это бесполезно. К тому же у нее начались неприятности...

Ей начали звонить разные люди. Ей даже приходилось несколько раз переезжать с места на место, менять работу. Так она поселилась в вашем доме. Таня очень боялась за оставшуюся часть коллекции. Тогда мы договорились, и я перенесла ее в часовню.

— Но ведь ее там нет? — уточнила я.

— Нет, — согласилась игуменья. — Все очень просто. Таню мучило, что коллекция лежит мертвым грузом, она не оставляла свою мечту. И только несколько лет назад появилась возможность: Таня продала ценности в музеи, получила деньги, вложила их в строительство дома для детей-инвалидов, создала фонд для нашего музея... А при монастыре есть приют для девочек. Мы смогли сделать там ремонт и забрать детей из неблагополучных семей. Сейчас в приюте тридцать семь воспитанниц.

Мы слушали, открыв рот. Получая видимое удовольствие, игуменья еще долго рассказывала нам о приюте, о том, как счастлива была сестра, когда наконец смогла хоть чем-то искупить вину перед своим маленьким ангелом.

— А почему, когда мы... были здесь в прошлый раз... — нерешительно начала я, поглядывая на спину сестры Анисьи, — то сестры едва нас не поколотили?

Этот вопрос мучил меня безмерно. Поняв, что задать его когда-нибудь еще мне вряд ли доведется, я решила не упускать шанса. Мои слова игуменью позабавили.