Смерть на ипподроме

Я пытался хоть как-то ее успокоить. Но она, не обращая внимания, взвилась в воздух слишком рано и приземлилась так, что ее задняя нога задела березовые жерди забора. От напряжения передние ноги подогнулись, и она упала на колени. Мой подбородок оказался на ее правом ухе, а руки сомкнулись вокруг шеи. Но тут ее выручило поразительное чувство равновесия. Напрягшись, она взметнулась вверх, дернула плечами и встала на ноги. Я опять оказался в седле, а она, покачав недовольно головой, снова устремилась к финишу. Но лошадь, которая шла рядом, была уже впереди и для нас недосягаема. Две другие пронеслись мимо в прыжке. Так что у последнего препятствия мы оказались четвертыми. Во время падения я упустил стремена и до прыжка не мог вдеть в них ноги. И, когда мы перелетели через последний барьер, они болтались в воздухе и звенели. Натянув поводья, я стиснул ногами бока. И Ботва, держась до конца, с разгона обогнала двух лошадей и в четырех шагах от финиша выскочила на второе место.

Джеймс в загоне для расседлывания ждал, пока я спешусь. Никакого выражения на лице. И я соскользнул с таким же бесстрастным видом.

– Никогда больше не скачите так на моих лошадях! – Только и вымолвил он.

– Согласен, Отстегнув пряжки подпруги и взяв седло на руку, я наконец взглянул ему в глаза. Прищуренные и непроницаемые, они сияли.

– Вы доказали то, что хотели. Но при этом чуть не погубили мою лошадь. (Я промолчал.) И самого себя, – добавил он, подразумевая, что это менее важно.

Я покачал головой и, как бы вторя ему, улыбнулся:

– Пустяки!

– Хм! – Он взглянул на меня пристально. – Приходите вечером в конюшни. Мы не можем здесь разговаривать о.., о том, о чем нам надо поговорить... Слишком много ушей.

Владелец победителя перегнулся через двойной барьер, чтобы полюбоваться Ботвой. Мне надо было смотать подпругу и взвеситься. Так я и не узнал, что произошло перед скачкой.

В раздевалке около моего места стоял Тик-Ток. Великолепно обутая нога на скамейке, тирольская шляпа сдвинута на затылок.

– Прежде чем ты еще разок поскачешь таким манером, завещай мне свою половину машины. Это избавит меня от уймы сложностей с законом.

– Заткнись, – попросил я, стаскивая с себя сначала свитер ( малиновый с белым – цвета Джеймса), а потом и тонкую коричневую фуфайку. Взял полотенце у гардеробщика и – к умывальнику.

– Многие сейчас охотно взяли бы свои слова обратно. И хорошо, если бы они ими подавились! – воскликнул Тик-Ток на всю раздевалку.

Прислонившись к стене, он томно наблюдал, как я умывался.

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что твои сегодняшние подвиги были ясно видны миллионам домохозяек, инвалидов, грудных младенцев и тем, кто слоняется около витрин радиомагазинов.

– Что ты мелешь? – воскликнул я, – Факт! Последние три скачки показывали в промежутке между лекцией "Секс для шестых классов" и сериалом "Пучеглазик стреляет в бабушку". Вел передачу Морис. Хотел бы я знать, – закончил он всерьез, – что он предпримет, когда сообразит, что ты усек его проделку с сахаром?

– Может и не узнать, – ответил я, растирая полотенцем плечи и грудь. – Подумает, что это вышло случайно... Джеймс еще не рассказал мне, что было до скачки.

– Во всяком случае, – доверительно заметил Тик-Ток, – его кампания против тебя провалилась. После сегодняшнего он не рискнет продолжать, Я согласился с ним, Но это лишь потому, что мы слишком мало знаем о жестокости того мира, в котором живем.

Джеймс, погруженный в бумаги, ждал меня в своем кабинете у конторки, Ярко пылал огонь, и его отсветы поблескивали на стаканах, стоящих наготове, Я уселся в потертое кресло у огня, а он возвышался надо мной. На сильном, жестком лице – озабоченность.

– Я приношу извинения, – выпалил он вдруг.

– Не стоит. Нет необходимости.

– А ведь я чуть не позволил Морису дать Ботве этот проклятый сахар. Просто не мог поверить, что он способен на такой зверский план – отравить каждую лошадь, на которой вы должны скакать!

– Как это было?

Он пригубил свой стакан: