Смерть на фуникулере

– Как вы думаете, ваш брат отдал бы за вас жизнь?

Коннор совсем опешил.

– Говорите первое, что пришло на ум! – скомандовал Карлсен.

– Д-да, думаю, отдал бы.

– А за вашу сестру?

– Думаю, да!

– За отца?

– Господи, что за вопросы…

– Говорите!

– Да, отдал бы.

– А за маму?

– Маму Леонард любил больше всех, – покачал головой Коннор. – Леонард вообще очень добрый. Бывает, что он кипит и раздражается, но у нас в семье все такие. И мама могла вспылить, и папа, и, в принципе, я могу…

– Ваш брат всегда был таким… легковоспламеняющимся?

Коннор наморщил лоб.

– Он всегда был сложным. Я бы так сказал.

– В чём его проблема, как вам кажется?

После некоторого раздумья Коннор ответил:

– Леонарду просто нужно пространство, воздух, чтобы дышать как ему хочется. Вот как я считаю.

– А ему кто-то мешает дышать?

– Ну, он творческий человек, к нему неприменимы любые рамки. Поэтому, если кто-то его в чём-то ограничивает, он может сорваться. К примеру, мне кажется, что в школе ему здорово не дают дышать.

– Миссис Робинсон его в чём-то ограничивала?

Коннор кивнул, пояснив:

– Леонард сложнее, чем обычный сложный человек, если так вообще можно выразиться. Его прежде всего ограничивает его собственная натура.

Адам Карлсен не сдержал удивления.

– Это как? – спросил он.

– Он скрытный. Не выносил, когда мама рассказывала о нём что-то другим людям.

– Что-то конкретное?

– Всё что угодно. Скажем, какую картину он написал или начал писать, это для него очень личное. В его отсутствие мама могла запросто войти в его комнату без разрешения и увидеть всё то, что Леонард от неё прятал. В этом для него и состоит нехватка воздуха – он хочет, чтобы про него никто ничего не знал. Ни малейшей детали!

Коннор обхватил себя руками, плотно прижав их к груди, словно пытаясь унять дрожь. Вряд ли он так откровенно высказывал свои мысли о брате перед кем-либо раньше.

– Ну вот так он устроен, я могу его понять. Хотя я считаю, что он слишком заморочен, но, повторюсь, это его право. С мамой, конечно, ему жизни не было и не могло быть. Он мечтал поскорее окончить школу, найти работу и переехать, не сообщив куда.

Он замолчал.

Карлсен осторожно предположил:

– Теперь ему некуда спешить и незачем переезжать?

Коннор отстранённо кивнул. И вдруг его лицо вновь побледнело и вытянулось.

– Но если вы думаете, что Леонард мог подсыпать маме веронал только ради того, чтобы она больше не рассказывала ничего про него…

– Я как раз так не думаю, – успокоил его Карлсен.

– А… Тогда что вы думаете?

– Прежде всего, мистер Робинсон, я думаю, что ваша мама вас всех очень любила.

Коннор вопросительно уставился.

– И… это всё?

– О нет, – Адам Карлсен улыбнулся. – Но я думаю, что в этом кроется ответ… разгадка… Я всё время возвращаюсь к этой мысли, каждый раз, когда представляю себе миссис Робинсон. Я вижу перед собой заботливую маму, которая тревожится за каждого члена своей семьи и готова за него умереть. Она такая, какая есть, у неё свои мечты, свои недостатки, свои характерные черты, свои маленькие радости, но, прежде всего, она создала семью, которую любит, и вне её не видит иного смысла жизни.

Карлсен снял очки, потёр их о борт халата и надел обратно.

– Да, в этом что-то есть, некая основа, фундамент… Не могу это объяснить, просто эта мысль не отпускает, не даёт покоя.

– Но вы… правда считаете, что Леонард не мог этого совершить?

– Этого я не говорил, – покачал головой Карлсен.

– Разве?..

– Как, по-вашему, чем вызвано у вашего брата такое стремление к скрытности?

Подумав, Коннор ответил:

– Знаете, мы ведь никогда не лезли друг к другу в жизнь. Мне кажется, я давно потерял какую-либо связь с Леонардом. Ну, то есть мы-то живём под одной крышей, когда возвращаемся с учёбы на Рождество или каникулы. Я хочу сказать, что понятия не имею, когда ему в голову пришла идея скрывать своё существование от остального мира.

Последняя фраза заинтересовала Карлсена.

Он сказал:

– Но перед этим вы говорили, что быть скрытным – его натура. А теперь предполагаете, что Леонарду могла прийти в голову идея скрываться от мира. Для чего?

Коннор растеряно глянул в окно.

– Быть может, он что-то натворил, что-то такое, из-за чего ему приходится теперь скрываться? – спросил Адам.

– О, нет-нет, уверен, что дело совсем не в этом!

– А в чём же?

– Он очень артистичен. Не в смысле, что он играет… Хотя, может, и… Гм… Не представляю, как выразить эту мысль… В общем, он артист, художник, человек искусства до мозга костей. Такое ощущение, что ему скучно в реальном мире, и поэтому ему нравится придумывать, нравится быть кем-то помимо себя.

– Некое альтер эго?

– Что-то вроде того. Мне сложно это понять, даже представить, как можно так жить.

– И никто в семье не понимает Леонарда?

– Мне кажется, что мама, возможно, понимала.

Он помолчал и добавил:

– В конце концов, она ведь тоже любила выдумывать всякое. Наверное, у Леонарда это от неё.

– Я бы даже сказал, от неё и из-за неё.

– Из-за неё?

– Ну да, – кивнул Адам. – В условиях жизни с матерью, которая любила всё рассказывать другим, у Леонарда попросту не могла не развиться потребность в утаивании.