Смерть Хорна. Аккомпаниатор

Кстати, мама порой напоминала отцу о каком-то его прежнем романе. При этом она ограничивалась добродушными, ироничными или ядовитыми и злыми намеками, то ли не желая, чтобы ее поняли мы, дети, то ли пытаясь сделать вид, что ей известно гораздо больше, чем подозревает муж. Все эти иносказания, намеки и умолчания подсказывали мне, что в прежней жизни моих родителей (в том времени, которое представлялось мне непостижимым, ибо оно было связано с необъяснимым фактом существования мира до моего присутствия в нем) происходили какие-то важные события.

Отец реагировал на уколы матери с постоянным неудовольствием и раздражением, иногда даже приказывал ей замолчать; сам же он ни разу и ни единым словом не обмолвился о женщине, на которую намекала мать, поэтому во мне все более росла уверенность, что любовная переписка между Беллой и незнакомцем запечатлела тот самый роман моего отца; этот-то роман и раскрывает его потайную, истинную натуру, подобно тому как ее раскрывают спрятанные в шкафу книги и фотографии, которые также казались мне документальными свидетельствами его молодости. Под маской всеми уважаемого человека, чью дисциплинированность и чувство долга учителя постоянно ставили мне в пример, под обличьем внушавшего мне страх отца семейства я открыл для себя авантюриста, который прежде вел буйную и распутную жизнь в компании преступников и кокоток. При этом преступников я представлял себе эдакими сорвиголовами в экзотических одеждах, похожими на дерзких героев приключенческих книжек об индейцах или разбойниках. Кокотка же мне казалась чуть ли не сказочным существом, похожим и на русалочку, и на неприступную, гордую цыганку с папиросой в длинном мундштуке — такие фотографии я видел среди старых театральных программок, которые коллекционировала мать. Я бы никогда не отдал этот высокий титул нашей фройляйн Меркер, немолодой, сильно накрашенной женщине из поселка, про которую в школе говорили, что она любит за деньги, и которую мать называла потаскушкой. И хотя я лишь смутно догадывался, что означает «любить за деньги», но фройляйн Меркер была такой обычной и вызывала у меня такую неприязнь, что с ней никак не вязалось звонкое словечко «кокотка».

По моим представлениям, оно скорее подходило к жене нашего бургомистра. Он со своей супругой иногда бывал у нас в гостях. Они появлялись поздно вечером, незадолго до того, как меня с братом отправляли спать. Нам полагалось поздороваться, а через несколько минут — уже умытым и одетым в пижамы — вежливо пожелать гостям спокойной ночи. Мне нравилась эта молодая женщина. Она внимательно слушала меня и была приветлива без обычной снисходительности взрослых к детям. А еще она была красива, очень красива. Иногда она одна отправлялась в Лейпциг, чтобы — по словам моей матери — развлекаться и сорить деньгами, покупая безбожно дорогие платья; дважды в год она с мужем или без него устраивала себе каникулы, что, по мнению моих родителей, было непозволительной, а по-моему — чудесной роскошью; по всем этим причинам я и относил ее в своем воображении к самому высшему разряду тех сказочных существ, которыми были для меня «кокотки».

Вот так я выдумывал своему отцу рискованные аферы и темные дела, целый таинственный мир великолепных ужасов. Меня побудили к этому не жажда приключений, ищущая выход в мечтах, не фантазии, рождающиеся из детской несвободы, а единственно желание разгадать обнаруженные в отцовском кабинете секреты и понять то, о чем умалчивали мои родители или на что они лишь намекали, ибо об этом, вероятно, вообще нельзя говорить. Меня настолько поразила и сбила с толку придуманная мною же самим отцовская юность, что я уже не мог полностью отделить от нее сегодняшнего взрослого человека, главу семейства. Мне все чудилось, что однажды к отцу непременно заявится прекрасная героиня любовной переписки Белла или безупречно одетый убийца и, может, они даже заберут отца с собой. Они позвонят в нашу дверь; бедная, ничего не подозревающая мама впустит их, проведет, как и всех остальных посетителей, в зимний сад, чтобы они подождали там отца. Одного из сыновей — конечно, меня — она пошлет в аптеку позвать отца домой. Я бы присутствовал при их встрече: короткая заминка, но вот отец узнает их, невольный возглас, взволнованный предательский жест. Разумеется, внешне ни Белла, ни убийца ничуть не изменились и даже принимают те же самые позы, что на фотографиях. Отец сел бы с ними поговорить, сначала велев мне уйти. Вскоре все трое, не прощаясь, ушли бы из дома (отец прихватил бы черный чемоданчик, куда он положил бы прятавшиеся раньше книги-улики), чтобы вновь начать в каком-нибудь чужедальнем городе прежнюю беспутную жизнь.