Из комнаты крикнула дочка, Элька пошла к ней. Даллов включил телевизор, сел по-кавалерийски на стул, лицом к спинке, уставился в экран. Вернувшись, Элька молча убрала со стола, села и тоже уткнулась в телевизор. Они сидели, не разговаривая, не глядя друг на друга.
— Неужели ты ничего не можешь забыть? — неожиданно спросила Элька.
Даллов не сразу понял, о чем речь.
— А я не хочу, — ответил он, не отводя глаз от экрана.
— Попробуй ради себя самого, — сказала она, а поскольку он не ответил, тихонько добавила: — Или ради меня.
Он взглянул на нее, вроде бы задумался. Но проговорил совсем другое:
— Как дочка? Все в порядке?
Он пододвинулся к Эльке, хотел погладить ее. Она отстранилась, но он повторил попытку. Она попросила, чтобы Даллов ушел, тот заупрямился.
— Завтра я уеду на полгода, — сказал он, — это же последний вечер.
Он открыл принесенную с собой бутылку вина. Они выпили, разговорились.
— Я ведь сказала тебе всерьез. — Элька встала, выключила телевизор. — Пока не разберешься с собой, ко мне не возвращайся.
— А ты навестишь меня? — спросил Даллов, чтобы сменить тему.
— Не знаю. Это не от меня зависит.
Он подошел к ней, обнял ее, расстегнул платье. Она не противилась и безучастно отнеслась к его ласкам.
Когда они лежали, он вдруг поднялся, сел и ожесточенно проговорил:
— Я не хочу ничего забывать и не могу никого простить.
Затем он встал, оделся. На прощание он Эльку не поцеловал и не обнял.
— До свидания, — сказал он значительно, но с мрачным лицом.
Элька приветливо улыбнулась, однако вид у нее был какой-то отсутствующий.
Утром Даллов еще раз проверил чемодан и дорожную сумку, обошел квартиру, затем тщательно запер входную дверь, передал соседке ключ от почтового ящика и тронулся в путь. Через несколько часов он приехал в деревню к родителям. Он открыл ворота, въехал во двор. Задняя дверь дома была открыта, но родителей там не оказалось. Он заглянул в оба хлева, прошел в сад. Затем вернулся в дом, сел, принялся читать программу телевидения. Через полчаса пришли родители. Соседи узнали машину Даллова и сообщили им о приезде сына. Мать отправилась на кухню разогревать обед. Отец задал лишь несколько вопросов, а потом вернулся в поле. Даллов остался с матерью. В пять часов вечера мать пошла на молочную кухню принять бидоны. Через час она возвратилась вместе с отцом. Затем все втроем они кормили скотину, после этого ужинали. Мать почти ничего не ела, но все старалась попотчевать сына, несколько раз ходила в подвал, доставала банки с соленьями и маринадами, открывала их на кухне, угощала. Отец спросил, как дела с работой. Даллов сказал, что подрядился на все лето официантом. При этом он заметил, как мать успокаивающе положила ладонь на руку отца. Больше отец вопросов не задавал. Вскоре после ужина они легли спать. Правда, Даллов долго не мог заснуть. На него тягостное впечатление произвело то, что родители так постарели — он как-то забыл об их возрасте. Видно, работать вскоре станет им совсем не под силу. Им уже и сейчас любое движение давалось с трудом.
— Проклятое хозяйство, — громко сказал он, угрюмо пялясь в темноту.
На следующий день, прежде чем отправиться на работу, отец зашел к Даллову попрощаться. Даллов сел в кровати, подал ему руку. Оба испытывали неловкость.
— Ну, ладно, — сказал отец. Он несколько раз ободряюще кивнул сыну и вышел из комнаты.
За завтраком мать подсела к Даллову и пожаловалась на астму у отца. Даллов сказал, что здешняя фельдшерица не может заменить врача, поэтому отцу надо съездить в городскую больницу.
— Вот и твоя сестра твердит то же самое, — вздохнула мать, — а что я могу поделать? Не хочет он идти к врачу.
Даллов с грустью посмотрел на мать, но не нашелся что сказать. Он смущенно взглянул на часы.
— Мне пора, — пробормотал он.
Мать согласно кивнула и встала. Она сходила на кухню, тщательно уложила в магазинный пакет бутерброды. Шоссе на Рюген было забито грузовиками, так что Даллов плелся как черепаха. Лишь когда на самом острове он свернул с транзитной магистрали, стало посвободнее. В Шапроде он оставил машину на большой огороженной стоянке у самого порта. У въезда толстуха в халате спросила, долго ли он пробудет на Гиддензе.
— Пару месяцев, — ответил Даллов.
— Тогда становитесь вот сюда, — сказала женщина. Она пошла впереди и указала ему место.
Он вылез из машины, достал вещи, проверил, хорошо ли закрыты дверцы. На выходе взял квитанцию, расплатился.
— Приглядывайте за моей машиной, — попросил он толстуху.
Та равнодушно ответила:
— Стоянка охраняется.
До отправления парома оставался еще час, но на пристани уже толпились отпускники с вещами. Даллов присоединился к ним. Кругом носились дети, которым матери непрестанно делали замечания. Маленький бледный мужчина обнаружил пропажу какого-то важного письма, поэтому открыл чемоданы и принялся вместе с женой разыскивать его. Скучающая публика с интересом разглядывала пожитки, раскладываемые перед ними.