Смерть и немного любви

— Значит, так. Девушка Катя делает вид, что с Валерием Турбиным едва знакома, хотя учится она в том же самом институте, где Турбин в настоящее время пишет диссертацию, являясь аспирантом. Совершенно ясно, что Элена познакомилась с ним не в трамвае и не в очереди за билетами в театр, а при непосредственном участии Екатерины. К тому же в разговоре она в какой-то момент расслабилась и назвала Турбина Валерой, хотя до этого мы оба называли его не иначе как жених.

— А что Катя говорит по этому поводу?

— А ничего. Я не стал ей говорить о своих соображениях. Пусть пока врет, брать ее за горло еще время не подошло. Дальше. Во время разговора она мне заявила, что иногда выгоднее быть маленькой и глупенькой, чем взрослой и умной. Как тебе такое высказывание?

— Думаешь, она имела в виду Элену?

— Уверен. Кстати, она объяснила свое отсутствие на свадьбе тем, что ей не нравится семья Элены. И очень злобно отзывалась о матери своей подруги, Тамиле Шалвовне. Сказала, что та по трупам пройдет, если надо. И письмо Элене вполне могла написать она сама.

— Кто? Мать?

— Ну да. Так считает Катя. Якобы Тамиле активно не нравится жених.

— Но если он ей так не нравится, почему она позволила дочери подать заявление в загс? Почему допустила, чтобы дело дошло до регистрации?

— А выяснилось, что дочь ее и не спросила. Ей так хотелось стать женой Турбина, что они подали заявление тайком от родителей и признались им только две недели назад. И еще одна любопытная информация: первоначально регистрация Бартош и Турбина была назначена на 13.30. И только две недели назад Тамила Шалвовна ездила в загс договариваться о том, чтобы их пропустили первыми, сразу после открытия. Нравится тебе такая прыть?

— Ой не нравится, Юрик, ой не нравится, — покачала головой Настя. — В десять утра в загсе народу совсем мало. Удобно для совершения преступления.

— Вот-вот, и я про то же, — подхватил Коротков. — Но у нас с тобой снова нет определенности. С одной стороны — мать Элены, с другой — неизвестная женщина. Кому отдаем предпочтение?

— Ты забыл еще странную девушку Катю.

— Думаешь? — Он с сомнением посмотрел на Настю.

— А чего тут думать? Девушка явно знает Турбина лучше, чем хочет показать. В сочетании с ее нежеланием ехать на регистрацию это дает нам классическую картину ревности. Турбин предпочел ей хорошенькую глупенькую Элену, к тому же дочку богатых родителей. Не обидно ли?

— Что-то у нас с тобой многовато женщин получается. Давай для компании присоединим к ним мужчину. Например, отца Элены.

— А он что? Тоже Турбина не любит?

— Этого я не знаю, но зато его самого не любит Катя Голованова. Она обоих родителей Элены характеризует одинаково: снобы, которые ни за что не допустят проникновения в их клан нищего чужака.

— И во всей этой теплой компании нужно искать ниточки, ведущие к загсам. Тот, кто написал мне письмо, должен был знать, что я выхожу замуж. И знать, какое время мне назначено. Иначе вся затея теряет смысл. Убийство нужно было совершить тогда, когда я буду в загсе, чтобы казалось, что убийца обознался. Если меня и жертву развести во времени, картинка развалится. Согласен?

— Станция «Щелковская», конечная. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны, — проскрипел противным голосом динамик прямо над их головами.

Они поднялись на эскалаторе наверх и пошли к автобусной остановке.

— Как хорошо, тепло, лето скоро, — мечтательно сказала Настя. — Не люблю, когда холодно. Меня все время знобит, как бы ни одевалась. Мне бы жить где-нибудь, где круглый год двадцать два градуса.

— Живи в тропиках, там тепло, — ехидно посоветовал Коротков. — Ты у нас теперь профессорская жена, можешь себе позволить.

— Нет, в тропиках душно. Я духоту плохо переношу, сосуды слабые.

— Ну, подруга, тебе не угодишь. Твой автобус.

Он подождал, пока Настя вместе с толпой пассажиров влезет в автобус, помахал ей рукой и пошел назад к метро.

* * *

Симпатичный черноглазый Михаил Доценко с самого утра торчал в Кунцевском загсе, предъявляя сотрудницам фотографию неизвестной женщины.

— По-моему, я ее видела, — неуверенно произнесла молоденькая работница загса, занимавшаяся оформлением регистрации новорожденных детей.

— Припомните, когда, — с надеждой попросил Михаил.

Ему важно было найти человека, который помнит хоть что-нибудь, хотя бы самую малость. Заставить его вспомнить все будет тогда уже делом техники, которой Миша владел очень неплохо.

— Нет, я не помню, — покачала головой девушка.

— А что вам показалось знакомым? Лицо? Глаза? Прическа? Может быть, платье? — продолжал допытываться Доценко.

— Не могу сказать. Я, честное слово, не помню. Просто я тогда посмотрела на нее и подумала: что она здесь делает?

— Очень интересно, — оживился он. — А почему вы так подумали?

— Не знаю. Помню, что подумала. А почему — не помню.

— Хорошо, давайте попробуем подойти с другого конца. Если вы увидите здесь молодую женщину с молодым человеком, что вы подумаете?

— Что они пришли подавать заявление на регистрацию брака или на развод.

— А если это будет женщина с ребенком лет пяти?

— Что она пришла оформить перемену фамилии ребенку.