Смерть и немного любви

— А если пожилой мужчина пришел один?

— Скорее всего за свидетельством о смерти жены или кого-то из родителей. Мы с вами в угадайку играем?

— А что? По-моему, замечательная игра, — обезоруживающе улыбнулся Михаил. — А если вы увидите здесь древнюю старушку, что вы подумаете?

— Что она потеряла какой-то важный документ и пришла за повторным. Что еще ей здесь делать? Не замуж же выходить. И детей крестить поздновато, — рассмеялась девушка.

— А той женщине вы, выходит, никакой истории не придумали. Почему, например, она не могла прийти за свидетельством о смерти?

— У нее выражение лица было… — Она замялась, подыскивая нужное слово.

— Какое?

— Ну… не такое. Не как у человека, который потерял кого-то близкого. Свидетельства же выдаются только близким родственникам. У них лица совсем другие бывают.

— А у нее какое было лицо?

— Каменное. Знаете, такое безразличное и внутрь себя повернутое. Не расстроенное, не убитое, не радостное… Понимаете, загс — организация особенная. Вы, может быть, не задумывались, но здесь все связано с переменами в жизни людей. Мы же так и называемся: отдел записи актов гражданского состояния. Как состояние поменялось — сразу к нам бегут. А ведь это всегда событие — перемена состояния. Радостное или грустное, свадьба или развод, рождение ребенка или смерть близкого, но это всегда событие. И спокойных, безразличных лиц здесь в принципе быть не может. Вы меня понимаете? А у этой женщины лицо было… Да что я вам объясняю, вы сами посмотрите, она на фотографии точно такая же.

Девушка была права. Лицо изображенной на снимке женщины было отстраненным и странно напряженным, будто застывшим. За свою сыщицкую жизнь Михаил не раз видел такие лица. Это были лица психически больных.

* * *

В квартиру Настя входила робко, ожидая встретиться со смертельно обиженным Чистяковым и готовясь к неприятному объяснению. К ее огромному облегчению, Леша и не думал дуться на нее за то, что вместо медового месяца она снова включилась в работу. В самом деле, смешно говорить о каком-то медовом месяце после пятнадцати лет близких отношений.

Алексей сидел на кухне и раскладывал пасьянс «Могила Наполеона». На плите стояли сковородки под крышками, от которых на Настю потянуло какими-то упоительными запахами.

— Чем пахнет? — весело спросила она, протягивая руку и собираясь снять крышку.

Леша повернулся и шутливо шлепнул ее по руке.

— Не лезь немытыми руками. Любопытным здесь не подают.

— А каким подают?

— Хорошим девочкам, которые сидят дома и стирают мужу рубашки.

— И что мне теперь, помереть от голода? — возмутилась она. — Я уже старая, мне в хорошую девочку перевоспитываться поздно. Как говорят наши друзья-украинцы: «Бачилы очи що купувалы». Не надо было на мне жениться.

— Как это не надо? Ты вникни в мой гениальный замысел: годами воспитывать в тебе привычку не покупать продукты и не готовить еду, полагаясь только на меня, потом заманить тебя под венец и перестать кормить. Ты умираешь с голоду, а я становлюсь твоим наследником. И все это — мое. — Он сделал широкий жест, как бы охватывая им всю квартиру. — Я получаю жилье в Москве, привожу сюда молодую жену, которая как раз и будет хорошей девочкой. А квартиру в Жуковском оставляю родителям. Ну? Не умница ли я? А ты говоришь, жениться не надо было. Куда кусок схватила?! — угрожающе закричал он, видя, как Настя, слушая его, быстро подняла крышку и утащила со сковороды покрытый румяной корочкой кусок жареной телятины. — Положи на место сейчас же!

— Поздно, — прошепелявила она с набитым ртом. — Я его уже ем. Давай-давай, раскладывай свою «Могилу», хорони Наполеона. Моей смерти тебе все равно не дождаться. Тоже мне, профессор-убийца.

Чистяков расхохотался, одним движением смешал разложенные на столе карты и быстро собрал их в колоду.

— Иди руки вымой, мелкая ворюга, и будем ужинать. Я, между прочим, сегодня целую главу в учебник написал. А ты чем можешь отчитаться за проведенный на работе день?

— Мало чем, — вздохнула Настя. — В основном мыслями. Но могу тебя успокоить, мне ничего не угрожает. Попадание в меня оказалось чисто случайным.

Она вымыла руки, переоделась в халат и уселась за накрытый стол. На ужин Алексей приготовил телятину и цветную капусту в сухарях, которую Настя очень любила. Она смела все со своей тарелки с такой скоростью, как будто перед этим голодала целую неделю.

— Еще положить? — спросил Чистяков, с улыбкой глядя на ее пустую тарелку.

— Ой, нет, — простонала она. — Я знаю, каков твой замысел. Я помру не от голода, а от обжорства. Никому не удается впихивать в меня такое количество еды, только тебе. Через год я стану большой и толстой и не буду проходить в дверь.

Она налила себе кофе, но не успела сделать и двух глотков, как зазвонил телефон.

— Спешу тебя обрадовать, — послышался в трубке голос Николая Селуянова, работавшего с Настей в одном отделе. — Только что поступило сообщение из редакции «Криминального вестника». У них взломали фотолабораторию.

— Что пропало?