Я не могу это описать. Это было подобно тому, что происходит с пейзажем, когда солнце заходит за облачко. Какая-то завеса окутала мою жену, как, мелькнула мысль, саван…
Внезапно все вдруг закончилось. Или это было лишь мое воображение? Я ни в чем не был уверен, но страх охватил меня, когда я схватил Элизабет за плечи и легонько встряхнул. Она странно посмотрела на меня и спросила:
— В чем дело?
Когда завеса исчезла, странное выражение тоже покинуло ее лицо.
— Ты… Мне показалось… — пробормотал я и замолчал.
— Картина, — поежилась она. — Джим… Рэнсом действительно безумен.
К нам подошел Кин.
— Недоделана, — сказал он, — но что-то есть в картинах вашего кузена… — доктор задумался, затем медленно продолжил: — Я помню, как Хатауэй повторял в санатории одну вещь… Повторял много раз. Он кричал снова и снова: «Я не могу удержать их в картине!»
— Что? — недоверчивый смешок замер у меня на губах.
Поскольку я стоял лицом к нему, то повернулся, чтобы взглянуть на картину, от которой я старательно отводил глаза.
— Что случилось? — спросила Элизабет, поскольку я тупо стал повторять:
— Это… освещение… вот именно. Все дело в освещении…
Я должен был заставить себя поверить, что все дело в освещении, что прежде я не видел картину отчетливо. Потому что, разумеется, картины не меняются. По крайней мере, обычные картины.
А эта изменилась! Игра света? Так говорил я, но не мог убедить даже себя. Дело было не в свете. Изменилась картина. Это было невозможно, но я видел, что неясные прежде существа из тьмы вышли вдруг в холодный синий свет, беспощадно показавший их во всех чудовищных деталях!
Слизняки, черви — величиной с человека! Желтые, раздувшиеся, бесформенные, вызывающие тошноту, которую каждый испытывает при виде ползущего слизняка. Эти существа и были слизняками, превращенными каким-то ужасным образом в омерзительные подобия человека.
Синий свет на картине стал ярче, и теперь было видно отверстие прохода в стене пещеры, из которой выползало одно из этих существ, чтобы присоединиться к остальным. Его дряблые, бескостные руки свисали вдоль туловища, одна короткая нога была поднята, чтобы сделать шаг. Гладкое желтое лицо блестело от какой-то маслянистой слизи, а странно человеческий рот был полуоткрыт, обнажая два блестящих клыка — точно таких же клыка, как у этого монстра, Африки!
Я не стану даже пытаться передать весь тошнотворный ужас, который внушила мне эта картина. Дрожа, я шагнул назад, почти ожидая, что существа на картине развернут свои уродливые головы и уставятся на меня.
— Джим! — донесся до меня голос Элизабет.
Я заставил себя успокоиться. Не к чему было пугать жену. В конце концов я же всегда могу убежать от картины? Безрассудная храбрость, которая всегда является следствием трусости, заставила меня остаться в студии — и смолчать.
Кин странно посмотрел на меня.
— Все в порядке, — заверил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Тут очень жарко.
Так оно и было. В помещении стояла жара, как в духовке. Кин не выглядел успокоившимся, но кивнул и подошел к столу.
— Смотрите, — сказал он, — вот это, наверное, и есть те ключи.
Он позвенел ими, довольный, что есть повод уйти, и поспешил покинуть студию, я последовал за ним. Внезапно я вспомнил про Элизабет и обернулся. Она стояла перед картиной, уставившись на нее с тем же странным, пугающим выражением лица. Я вернулся к ней.
По пути я услышал, как Кин спускается по лестнице. Хлопнула дверь. Я коснулся плеча Элизабет. Она повернулась, и я обнял ее.
— Джим, я боюсь, — прошептала она. — Эта картина… она просто завораживает меня.
— Пойдем, — сказал я. — Как только мы выйдем на воздух, тебе станет лучше.
Она кивнула. Мы вместе пошли к двери.
И тут я услышал, как кто-то идет вверх по лестнице. Кто-то, очень спокойно идущий в полумраке.
— Кин! — резко позвал я.
Тишина. Затем свистящий, невыразительный голос с каким-то отталкивающим, воркующим акцентом произнес:
— Бедный Африка…
Я уловил отблеск желтой кожи. Резкое дыхание становилось все громче. Зеленые глаза, горящие в темноте, уставились на меня.
— Славная леди, — проворковал монстр.
И засмеялся.
Не имелось никакого способа запереть дверь, а мебель была слишком легкой, чтобы соорудить баррикаду.
— Оставайся здесь, — попросил я Элизабет. — Я попытаюсь его остановить.
— Нет, Джим! Ты не сможешь…
Я решительно закрыл за собой дверь и стал спускаться, чтобы встретить Африку. Красный туман гнева ослепил меня, когда я бросился на него. Прикосновение к влажной, слизистой коже было противно. Он попытался устоять, но я был слишком тяжел, и мы оба покатились по лестнице. Я позвал Кина, но тут же решил, что не стоит зря тратить силы. Мне они еще пригодятся. И снова меня поразили змеиные способности этого существа. Его мышцы, казалось, скользили под кожей, и если у него и были кости, то я не мог их нащупать. И он был феноменально силен. Мы ударились о стену у подножия лестницы, и я услышал, как он что-то проворчал. Затем почувствовал, как его большие пальцы пытаются найти мои глаза.