Смех мертвых

– Ну, я сделаю, что смогу, – сказал я. – Но много ли я могу? Наверное, лучшее, что он может сделать, это погрузиться в работу. Я знаю, что если бы я потерял тебя, Джин…

Я замолчал. Мне даже думать об этом не хотелось.

Она кивнула.

– Ну, попробуй сделать хоть что-нибудь. Потерять Сандру таким образом… Это ужасно.

– Каким образом? – спросил я. – Вспомни, что меня здесь не было. Я кое-что читал об этом, но…

– Она умерла быстро, – ответила Джин. – Злокачественная анемия, как сказали врачи. Но Хесс рассказал мне, что на самом деле врачи вообще не знали, что это было. Она просто все больше и больше слабела, пока не… не скончалась.

Я кивнул, поспешно поцеловал Джин и вернулся в дом. И тут же увидел Хесса, идущего мимо с бокалом в руке. Он повернулся, когда я тронул его за плечо.

– А, Март, – сказал Деминг, чуть-чуть запинаясь.

Актер твердо держал бокал, не расплескивая, но по налитым кровью глазам я определил, что он почти на грани. Он был дьявольски красив – сильный, хорошо сложенный, с серыми глазами и полными, обычно улыбающимися губами. Но сейчас он не улыбался. Губы были расслаблены, лицо покрыто потом.

– Ты знаешь о Сандре?

– Да, – кивнул я. – Мои соболезнования, Хесс.

Тот залпом допил бокал и с гримасой отвращения вытер рукой рот.

– Я пьян, Март, – доверительно сказал он. – Я должен был напиться. Это было ужасно… последние несколько дней. Я должен сжечь ее.

Я молчал.

– Сжечь ее. О боже, Март, сжечь ее прекрасное тело – и я должен смотреть на это! Она заставила меня пообещать, что я буду смотреть, чтобы удостовериться, что ее действительно сожгли.

– Кремация – чистое завершение жизни, Хесс, – сказал я. – А Сандра была чистой девушкой и чертовски хорошей актрисой!

Он приблизил свое покрасневшее лицо к моему.

– Да… но я должен ее сжечь. Это убивает меня, Март! О боже!

Актер поставил на стол пустой бокал и повертел головой.

Интересно, почему Сандра вдруг настояла на кремации? В одном интервью она рассказывала, что боится огня. Разумеется, большинство интервью кинозвезд – чушь и фуфло, но я знал, что Сандра и в самом деле боялась огня. Однажды на съемках я видел, как с ней случилась настоящая истерика, когда исполнитель главной роли стал раскуривать трубку возле ее лица.

– Извини, Март, – пробурчал Хесс, – мне нужно найти новую порцию.

– Минутку, – удержал я его. – Посмотри на себя, дружище. Тебе уже достаточно.

– Это так больно! – возразил он. – Но если я выпью еще немного, то, может, боль немного уменьшится. – Актер уставился на меня с пьяным упорством в глазах, хотя сам не верил своим словам. – Чистая, – внезапно сказал он. – Она тоже сказала так, Март. Она сказала, что сожжение – это чистая смерть. Но, боже, ее прекрасное белое тело… Я этого не выдержу, Март! Наверное, я сойду с ума. Будь добр, принеси мне выпить.

– Жди здесь, Хесс, – вздохнул я. – Я принесу, – не стал добавлять, что по дороге пролью большую часть бокала.

Он опустился на стол, бормоча слова благодарности. Я ушел с нехорошим чувством – за свою жизнь я видел слишком много спившихся актеров, чтобы не определить у Хесса явные признаки начинающегося алкоголизма. Похоже, дни его славы сочтены. Дальше будут все более и более длинные промежутки между картинами, затем он сойдет на вторые роли и, наконец, закончит сериалами. И, в конце концов, Хесса найдут мертвым в дешевых комнатах на Мэйн-стрит, отравившимся газом. Возле стойки была толпа.

– А вот и Март, – воскликнул кто-то. – Эй, иди сюда, познакомься с вампиром!

И тут я испытал настоящий шок, увидев режиссера Джека Харди, с которым работал над многими хитами. Он походил на труп, выглядел гораздо хуже, чем когда-либо. У человека, страдающего похмельем или после косячка марихуаны, не бывает приятного вида, но таким я Харди никогда еще не видел. Казалось, он держался только на нервах. В нем не было ни кровинки.

Сколько я помню, он всегда был коренастым, румяным блондином, похожим на борца, с огромными бицепсами, добродушным грубым лицом и колючей копной желтых волос. Теперь же он напоминал скелет, обтянутый свободно свисающей кожей. Лицо покрылось сеткой морщин. Под глазами были большие мешки, а сами глаза выглядели унылыми и остекленевшими. Вокруг шеи был плотно завязан черный шелковый шарф.

– Боже милостивый, Джек! – воскликнул я. – Что с тобой?

Он отвел глаза и резко ответил:

– Ничего! Со мной все в порядке. Я хочу представить тебе шевалье Футэйна – это Март Прескотт.

– Просто Пьер, – раздался бархатный голос, – Голливуд – не место для титулов. Март Прескотт, это честь для меня.

И я впервые увидел шевалье Пьера Футэйна.

Мы обменялись рукопожатием. Первым впечатлением был ледяной холод, исходящий от этого человека. Поэтому я отпустил его руку гораздо быстрее, чем требовала вежливость. Он улыбнулся.