Смарагдовое ожерелье

Ждать Каролину Бентник было тягостно. Повязки на руках давили, будто оковы. Он решил сам позаботиться о себе. Снял повязку с головы и в зеркало стал рассматривать свое лицо. Рана заживала. Так засохнет быстрее, подумал Джошуа, да и парик при желании можно будет надеть. Он занялся руками. Зубами и пальцами левой руки развязал узел на правой и начал разматывать повязку — крутил рукой, наблюдая, как мокрая ткань спиралью движется к полу, будто грязный белый червь. Последний слой пришлось отдирать, что причинило ему боль, о которой он тут же забыл, увидев, что рана благополучно затягивается. Обрадованный, он снял повязку с левого запястья — оно тоже заживало. Освободившись от пут, Джошуа закатал рукава, чтобы манжеты не терли по больным местам. Потом, поскольку Каролина все еще не появилась, попробовал заняться живописью.

Он взял пузырь со свинцовыми белилами, откупорил его гвоздем и выложил немного краски на палитру. То же самое он проделал с кармазином, вермильоном и желтой охрой. Потом повернул к себе мольберт. Он несколько дней не подходил к полотну и, как всегда после длительного перерыва, смотрел теперь на композицию свежим взглядом. Впечатление было самое неожиданное.

Миссис Мерсье в ленивой позе сидела в кресле и, запрокинув голову, смотрела на Герберта. Рука, в которой она протягивала ему ананас, была оголена до локтя. Одна ее ступня была чуть вскинута, словно Сабина собиралась прилечь; нижняя часть подбородка и шея находились в тени. На ее шее переливалось зелеными бликами ожерелье-змейка. Глаза Сабины — большие, темные, с тяжелыми веками — полнились тайной, страстью, обещанием. Герберт, подбоченившись одной рукой, стоял сзади и смотрел на невесту. Но не ей в глаза, а на ее белую грудь и ожерелье, обвивавшее ее шею. Взгляд у него был теплый, но что-то в нем сквозило еще. Обожание? Одержимость?

Детали костюма, тон кожи, богатство вышивки, пышность складок, бравурность панорамы — все было выписано с безупречной тщательностью. Сходство образов с оригиналами было передано настолько точно, что казалось, Сабина и Герберт вот-вот, словно живые, сойдут с полотна. И все же, хоть Джошуа и признавал достоинства своей работы, у него не было ощущения, что она совершенна. И он не мог понять, что его не устраивает. Ожерелье неумолимо притягивало его взор, словно не жених с невестой, а оно было центральным образом портрета.

Джошуа подумал, что, возможно, следует изменить позу Герберта так, чтобы он смотрел Сабине в глаза; или изменить направление его взгляда, чтобы не казалось, будто его взор прикован к ожерелью; или лишить блеска само ожерелье — чтобы оно меньше привлекало внимание. И в итоге решил ничего не менять. Какой смысл? Просто сейчас у него на уме одно ожерелье, которое он вынужден искать, потому, по всей вероятности, он и не может беспристрастно судить о своей работе. Никто другой не дал бы портрету подобное толкование.

Портрет был почти готов, осталось дописать лишь фон. Джошуа взял палитру и тонкими мазками очертил еще несколько деталей на заднем плане. Но, несмотря на свое первоначальное рвение, сосредоточиться на работе не мог: одолевали другие мысли. Утренние события — поход в грот, где он нашел бокал для бренди; знакомство с миссис Боулз, у которой, оказывается, были какие-то дела с Гранджером, — внушали надежду на то, что он вот-вот добьется успеха, и это поднимало настроение. Но его беспокоило, что после отъезда Бриджет Куик в Лондон он так и не получил от нее известий. Он не мог не думать о том, что происходит на Сент-Питерс-Корт. Кобб наверняка не виновен в гибели Хора, размышлял Джошуа, но, пока настоящего убийцу не найдут, останется под подозрением.

Бриджет обещала, что навестит Крэкмана и попробует узнать у него имя истицы. Досадно, что она не шлет ему вестей. Конечно, если его предположение верно и миссис Боулз — истица, он разрешит все загадки прямо здесь и сейчас. А вечером, если все сложится удачно, отыщет Артура Маннинга и вместе с ним — ожерелье. Тогда уже ничто не помешает ему завтра же вернуться в Лондон и воссоединиться с Бриджет.

Едва план действий сформировался в голове Джошуа, в нем проснулась неукротимая жажда деятельности. Он взглянул на часы. Каролина обещала прийти в десять, но почему-то задерживалась. Ему смутно припомнилось, что она хотела сообщить что-то про тот день, когда погиб Хор. Очевидно, это не столь важные сведения, иначе она давно бы ему сказала. Впрочем, что бы это ни было, ждать он больше не намерен. Довольный, что сам сумел снять повязки, Джошуа принялся за дело.