Случайный дар

– Юра, не надо юродствовать. Мою дочь в школе учат: советский период в истории страны это трагическая ошибка тех выродков, что захватили власть во время Октябрьского переворота, о котором необходимо как можно быстрее забыть, а компартия – это порождение дьявола и сатаны в лице Ленина и Сталина. Поэтому тебя по-хорошему попросили, а ты по-хорошему поступи. Убери эту надпись. Сам знаешь, белый свет переполнен доброжелателями,  мечтающими сделать что-нибудь исключительно хорошее своим близким, а тем более неблизким.

– Дживад, а ты не относишься к таким доброжелателям? – я пытливо посмотрел на участкового.

– Нет, в мои должностные обязанности не входит ловля террористов. У меня другой профиль, – спокойно ответил участковый. –  С террористами у нас борются другие органы.

– Спасибо на добром слове. Надпись… хорошо, я уберу ее.

На том мы расстались. Надпись о своем гражданстве я убрал, хоть тюрьма когда-то была для меня домом родным, умереть я мечтаю там, где родился. Такой у меня бзик. Почти тоска по родине. Не надо мне пышных похорон, не надо пафосного памятника.

Меня всегда поражало человеческое тщеславие, хоть и прожил немало лет. Покойнику ничего не нужно, голым в этот мир пришел, голым и покинешь.  Как писал Шелли, от нас остаются пустые имена. Любить надо живых, пусть покойники беспокоятся о своих мертвецах.

Что-то я отвлекся. Шаурма съедена, кофе допит. Я прошу продавщицу повторить кофе, и она приносит мне кофе латте. Я не знаю, чем оно отличается от другого кофе, но,

смакуя каждый глоток, выпиваю второй стаканчик  и трогаюсь с хлебного места. До обеда тут делать нечего.

Я еду городской парк. Это единственное место в городе, которое люблю. Парк большой, тенистый, немного запущенный.  В далекие годы по вечерам здесь гремел «молодежный загон».  Я  бегал сюда на танцы. Сейчас вместо этого загона подозрительно тихая детская площадка, на которой никогда не видел детей. Уж не покойников хоронят под аттракционами этой детской площадки? С них станет что угодно.

Я пробираюсь в самую дальнюю, запущенную часть парка послушать птичий гомон. Сюда почти не доносится городской шум. Если закрыть глаза, легко представить, что находишься в лесу. Я  не был в лесу с тех пор, как обезножил. Но не будем о грустном.

Наш город имеет четыре достопримечательности: городской парк, железнодорожный вокзал и два памятника на кладбище.

Парк был построен на костях старого кладбища. Я видел старые фотографии, как парк мирно переходил в кладбище, а в мои детские годы в парке что-то копали, и после раскопок осталось много грязно-желтых костяных шаров-черепов, которыми мальчишки играли в футбол.

На городском кладбище есть два роскошных памятника. Один некоему Кольчику Игорю Петровичу, который неизвестно за какие заслуги удостоился памятника в виде античного портика, поддерживаемого дорическими колоннами.  Под портиком была скульптура скорбящей девы, обнимающей символическую урну с прахом, и над ней парил ангел. Скорбящая дева, урна и парящий ангел были из каррарского белого мрамора, античный портик и колонны были из черного карельского гранита. Изящные фигуры девы и ангела были полны жизни,  казалось, они только на мгновение задержались на могиле Кольчика, и дева сейчас уйдет, растворится перспективе кладбищенских аллей, а ангел взмахнет крылами и улетит на небо.

Другой памятник стоял на могиле убиенного нечестивыми конкурентами бывшего градоначальника. Градоначальник, высеченный из черного мрамора в полный рост, опирался локтем на черный бумер, в котором его застрелили, и мечтательно смотрел вдаль. Наверное, прикидывал, как в загробном мире стребовать от нечестивых конкурентов те миллионы, которые им заплатили за его смерть.

По слухам, его недоброжелателей застрелили аккурат спустя полгода после смерти градоначальника.  На мой взгляд, если памятник некоему Кольчику был шедевром, памятник градоначальнику был посредственной поделкой ушлого грузинского скульптора, обласканного властями, что по всей стране натыкал гигантские памятники великим деятелям страны.  Он замахивался установить в центре столицы грандиозный памятник Фофана Первого,  но что-то пошло не так, и  ушлый грузин еле унес ноги на историческую родину.

Мастерская ушлого грузинского скульптора поставила на поток изготовление памятников русским нуворишам, которые умирали, как правило, молодыми, не долюбив, не докурив, не украв последний миллион у конкурентов3.

Бумер на памятнике выглядел как настоящий, стоило только сесть за руль, притопить газ, и, утробно завывая мотором, автомобиль как черный вихрь сорвется  с постамента и умчит седока в загробные дали.

Я давно мечтаю уехать туда, но видно рылом не вышел для бумера, и как притопить на газ безногому калеке?

Только и осталось, как меланхолично заметить:

– Черный бумер, черный бумер, что ж ты счастья не принес?

Ни мне, убогому, ни убиенному градоначальнику.