Случайная судьба

— Вы с Перри любили друг друга?

— Не знаю. Да, мы были близки, но долго бы это не продлилось. Мы с ним были слишком разные. — Она задумалась над своими словами. — А может, и нет. Да, мы скорее были похожи. В этом-то и была проблема. Оба мы были необузданными, чуть что — срывались, могли наговорить друг другу черт те что. Ни один из нас не умел мириться, тем более просить прощения, а ведь именно это необходимо, чтобы двое близких людей могли оставаться вместе.

— Ты часто думаешь о нем?

— Стараюсь не думать.

— Ты не ответила.

Повернув к нему голову, Поппи увидела его глаза совсем близко от своих.

— С тех пор, как ты вернулся, да.

— Почему?

Она улыбнулась:

— Сам знаешь.

— Не уверен. Хотелось бы думать, потому, что я единственный мужчина, с которым сблизилась после того случая.

Поппи промолчала.

— Ну и что же дальше, Поппи? Я сижу тут, умирая от желания тебя поцеловать, и не могу решиться, потому что не знаю, что ты сделаешь: ответишь на мой поцелуй или придушишь меня.

Только не это, подумала про себя Поппи. Мысль о поцелуе, о том, чтобы почувствовать его губы на своих губах, сводила ее с ума. Выпитая бутылка вина, огонь в камине, а рядом — мужчина, при одном только взгляде на которого сладко кружится голова, — все это была ее ожившая мечта.

— Скажи же что-нибудь, — прошептал он.

Но она не знала, что сказать.

— Ты говорила Мике, что в его силах, мол, сломать лед и сказать то, на что Хизер просто не хватает решимости. Если бы речь шла о нас с тобой, я бы предположил, что нравлюсь тебе, нравлюсь больше, чем любой другой, но ты боишься поступить так, как тебе подсказывает сердце. Боишься, так как убедила себя, что не имеешь на это права. Это — часть наказания, к которому ты сама приговорила себя. За смерть Перри.

Поппи даже не пыталась возражать.

— Он мертв, Гриффин. А я жива.

— И в чем твоя вина? Почему ты считаешь, что должна быть наказана за это? И к какому сроку ты сама себя приговорила? Когда ты сочтешь, что искупила вину, и сможешь, наконец, жить нормальной жизнью?

Поппи не знала.

— Или я ошибаюсь? — неуверенно спросил Гриффин.

Не ответив, Поппи молча разглядывала их тесно сплетенные пальцы.

— Нет, ты почти угадал, — чуть слышно сказала она. — Наверное, я и в самом деле наказываю себя.

— Но ведь это был просто несчастный случай!

— Однако его можно было избежать. Если бы мы так не гнали в тот вечер, если бы меньше выпили, если бы не было так поздно и мы бы оба не так устали. Знаешь, в молодости редко думаешь о смерти. Считаешь себя бессмертным.

— И все равно ты не должна во всем винить себя, Поппи. Ты молодец. Ты не сломалась, живешь полной жизнью, работаешь, помогаешь другим. Ты — абсолютно нормальный человек, такой же, как все. Но до определенной черты, которую ты не можешь заставить себя переступить.

Глаза их встретились.

— До какой черты?

— Ту, за которой на лыжах, на снегокатах. Возможность иметь семью, мужа, детей.

— Моя сестра Роуз говорит, что я уже не смогу стать матерью.

— У твоей сестры Роуз в голове дерьмо.

— Гриффин, но ведь ты не сможешь отрицать, что я действительно могу не все — например, ходить.

— Ну, может быть, не так, как я…

— Или танцевать. Даже если мне и удастся преодолеть этот комплекс вины, я все равно всегда буду чувствовать себя виноватой перед мужчиной, который меня полюбит, прекрасно понимая, что стану камнем у него на шее.

Гриффин скривился:

— Еще одна очередная глупость, которую ты вбила себе в голову. — Фыркнув, он сорвался с дивана, подошел к проигрывателю и принялся перебирать стопку CD. Когда он вернулся к притихшей Поппи, комнату наполнили звуки «В этой жизни» в исполнении Колина Рэя.

Гриффин склонился в глубоком поклоне.

— Хочешь, я покажу, как мы можем танцевать. Только ты должна всецело довериться мне, хорошо?

Поппи доверяла ему — и все равно ей было страшно.

Но прежде чем она успела что-то сказать, сильные руки Гриффина уже подхватили ее и подняли.

— Обхвати меня за шею, — прошептал он, и его горячее дыхание обожгло ей шею. Через мгновение они уже танцевали. Прижимая ее к себе, Гриффин слегка раскачивался под музыку, но не так, как он делал это всегда. Верхняя часть его тела двигалась медленными, ритмичными движениями, которые могла чувствовать и Поппи, в то время как он неторопливо кружился по комнате.

— Расслабься, — шепнул он ей на ухо, сделав первый круг, и Поппи послушалась. Она была в восторге от музыки, ей нравился четкий ритм, ей нравилось, как бережно и вместе с тем крепко Гриффин прижимал ее к себе. Она позволила своему телу поймать этот ритм, с удовольствием поболтала его внутри, словно кубик льда в бокале. Уронив голову Гриффину на плечо, Поппи двигалась вместе с ним, и это оказалось на удивление просто. Казалось, их тела слились воедино.

Поппи только-только вошла во вкус, когда песня закончилась.