Случайная судьба

— Да, боюсь. — Голова Кэсси упала на грудь. — Живы еще друзья моих родителей, и они помнят, что я сделала. Тот же Альф, к примеру. Думаешь, я не чувствую, на что он намекает, когда в очередной раз повторяет, что прожил здесь всю свою жизнь? А Натаниель Роу? Он всегда такой любезный, улыбается, но глаза у него холодные. Ему ненавистно все, что я делала все эти годы. И если я сейчас обращусь за помощью к Гриффину Хьюзу, старая гвардия сомкнет ряды и ополчится на меня.

— А тебе не все равно?

— Конечно, не все равно. Естественно, мне хотелось бы заслужить их уважение. Но ведь остается еще Хизер, и одному Богу известно, что я сейчас испытываю по отношению к ней. В жизни еще не чувствовала себя так глупо.

— Позвони Гриффину, — снова повторил Марк и встал. — Я иду спать.

* * *

Поппи лежала без сна. В комнате было достаточно светло — в небе, словно желтый фонарь, висела луна, и снег ослепительно сверкал и переливался в ее лучах, как серебряная фольга. Не спалось ей вовсе не потому, что ее осаждали мысли о Гриффине, хотя поначалу она и в самом деле думала о нем. И Хизер была тут ни при чем, пусть она тоже весь вечер не выходила у Поппи из головы.

Сейчас перед ее мысленным взором стоял Перри Уокер. Он был красив — высокий, почти шести футов роста, с широкими плечами и шапкой густых светлых волос, всегда смеющимися глазами и обаятельной улыбкой — таких называют душой компании. Он и был ею — до самой своей смерти. В тот вечер он рассказывал ей какой-то анекдот — вернее, пытался перекричать рев снегоката. То ли анекдот оказался довольно старым, то ли просто плоским, но Поппи позволила себе высказаться откровенно по поводу того, что она об этом думает. Она не помнила, что он ответил. А может, не расслышала. То, что последовало вслед за этим, было настолько жутко и дико, что все мысли разом вылетели у нее из головы.

Застонав от ужаса, Поппи закрыла лицо руками и крепко зажмурилась. И тут же подскочила на месте, почувствовав, как что-то зашевелилось возле нее. Холодный пот выступил у нее на лбу. Но это оказалась Виктория — уютно свернувшись в клубок, она крепко спала рядом с Поппи, а теперь проснулась и села, уставясь куда-то ничего не видящими глазами.

— Почему не спишь? — спросила Поппи.

Виктория сонно мяукнула. Потом вытянула лапку, лизнула ее и принялась умываться.

Поппи задумалась. Интересно, понимает ли Виктория свою ущербность? Помнит ли она то, что когда-то видела? Может, именно память помогает ей сейчас ориентироваться в пространстве?

Что до самой Поппи, то память скорее мешала ей, чем помогала. Вспоминать всегда было больно. Память назойливо подсовывала ей образ живого и здорового Перри, каким он был незадолго до смерти, заставляя ее всякий раз гадать, каким бы он стал сейчас, если бы остался жив. Наверное, он успел бы обзавестись целым выводком малышей, и вовсе не потому, что всегда мечтал о большой семье или из-за его религиозных убеждений — просто Перри всегда был на диво беспечен. Секс доставлял ему такое же удовольствие, как хоккей, охота или пиво — ну, может, чуточку больше. Представить, что он воспользуется презервативом, было просто невозможно — с таким же успехом можно было предложить ему зарядить винтовку пыжом. Или тянуть пиво через соломинку.

Как-то раз у Поппи случилась задержка на шесть недель. Под конец она уже почти не сомневалась, в том, что беременна. К сожалению, она так и не успела разобраться в своих чувствах и решить, как поступить. Проблема в конце концов отпала сама собой — у нее начались месячные и сейчас Поппи не знала, рада ли она, что все обошлось, или разочарована.

А тогда она возблагодарила свою счастливую звезду и начала предохраняться сама, не надеясь на Перри. Потом, лежа в больнице, Поппи пришла к выводу, что все к лучшему. После всего случившегося разве могла она взять на себя ответственность за ребенка? Нет. Более того — она не имела на это права.

Это тоже была расплата.

Как инвалидное кресло, к которому она теперь прикована навсегда.

Как невозможность бегать на лыжах.

Как то, что ее больше никогда не поцелует ни один мужчина.

Потом ее мысли потекли в другом направлении. Поппи принялась гадать, как сложилась бы ее жизнь, если бы в тот день насмешница-судьба сдала ей другую карту. Что бы стало с Перри, если бы он выжил, а она погибла. Смог бы он выстоять и не сломаться, как это удалось ей.

Виктория, подобравшись к краю постели, свесила вниз мордочку, пошевелила усами и мягко стекла на пол. Поппи молча смотрела, как кошка подошла к окну и уселась, почему-то выбрав себе место посреди пятна лунного света. Поразмышляв о чем-то своем, она принялась прихорашиваться, забыв о Поппи. Она только раз прервала свое занятие, уставившись в сторону окна. Форточка, как обычно, была открыта — Поппи любила слышать, что происходит снаружи. Почему-то наглухо закрытое окно отгораживало ее от всего остального мира больше, чем парализованные ноги.