Слой Ноль

Отчаявшись, Мухин врезал локтем по стеклу. Из центра лучами разбежались трещины. Ударив еще раз, он пробил дыру, и длинные осколки неожиданно легко повалились вниз. При этом несколько штук воткнулось прямо в руку, однако ни боли, ни крови не было. Из порезов выступала все та же мутноватая жидкость, словно он был уже не человек, а законсервированный препарат.

Внешние рамы оказались не закрыты, и Виктор, задыхаясь от восторга, толкнул их обеими руками.

Больница стояла на пригорке — это он не только увидел, но и вспомнил и вряд ли смог бы определить, что произошло раньше. Вероятно, это случилось одновременно. Мухин поднял голову к небу и снова вспомнил. Небо было родное. Он посмотрел вниз и вспомнил окончательно — самого себя, семью, улицу... И недавнюю бомбежку.

Марьинск был городом небольшим, чуть крупнее среднего поселка, и весь умещался на берегу реки, между двумя холмами. Один не самый мощный заряд превратил его в россыпь мусора. Если б Виктор не уезжал в командировку, то сейчас лежал бы вместе с женой и детьми под обломками. Но он уехал. Ему сказали: «Ты родился в рубашке». Он не понимал, о какой рубашке идет речь. Свои двести рентген он хапнул в поезде Москва — Киев, как только миновали Брянск.

Ему сказали: «Люди и не с такими дозами живут. Поправишься».

Он не понимал, зачем ему поправляться. Мухин вспомнил. Вспомнил и проклял себя за это, но избавиться от воспоминаний было уже невозможно.

Жена и двое мальчиков... Да, все так. Нина, Сережа и Пашка. Если ориентироваться по бывшему причалу, то это ровно километр на восток. Рядом... Виктор прищурился и разглядел вдалеке завязанные в узел железки. Правильно, рядом с башней ретранслятора. Трехэтажный домик. Вон та спекшаяся куча... или нет, вон тот светлый шлейф из силикатного кирпича...

Мухин, хотя он никого об этом не просил, вспомнил даже день, когда за ним явился Костя. У того был огромный тесак, перепачканный кровью. Совсем недавно улеглись слухи о местном потрошителе, вроде кого-то там взяли, и вот он приходит: чумазый, всклокоченный, с диким взглядом и с окровавленным ножом. Виктор испугался и не находил в этом ничего предосудительного. Даже сейчас. Хотя лучше б это был не Константин, а мастоящий Потрошитель. Такая смерть казалась Мухину менее мучительной. По крайней мере обошлось бы без больницы, без медленного умирания среди умерших врачей и единственной медсестры — девятнадцатилетней девочки, уже полностью облысевшей.

Виктор отвернулся от окна — не для того, чтоб до, браться до кровати. Просто чтобы не смотреть на руины Не видеть останков их общей мечты. Только сейчас он осознал в полной мере, что это было больше чем заковыристая задача или безумный проект. Это была мечта. И она сгорела — вместе с людьми.

Физически Земля не погибла, хотя случалось и такое. И оболочки погибли не все, процентов пять наверняка уцелело — в лесах, пустынях, на каких-нибудь островах... Но что это за люди и как будут они жить дальше? Те же стаи, та же борьба за пищу, тот же откат к варварству. Почти как в тлеющих слоях, но с большим размахом и с меньшей надеждой. И даже если удастся остановить эту проклятую машину, если в ближайшее время она не остановится сама, что можно выиграть за счет объединения слоев в один — догнивающий, как его пораженное тело?

Ничего. Будет гораздо хуже. Значит, они опоздали...

Мухин привалился к стене и, зажмурившись, медленно сполз на пол. Мужчина в соседней палате продолжал что-то бубнить, обращаясь не то к кошке, не то к самому себе. Виктор попытался ухватиться за подоконник, но поднять руку было уже невозможно. Он даже не сумел удержать тело в сидячем положении и кулем повалился на бок. Звать на помощь не было сил, а главное — не было желания. Хотелось только одного: чтоб это все быстрее закончилось.

— Не хнычь, — сказали ему. Сказали спустя полтора часа после того, как Виктор упал на холодный линолеум под окном. Столько ему пришлось пролежать, пока он не умер.

— Я не хнычу...

Виктор утер глаза наволочкой и, высморкавшись в нее же, встал. Шибанов бестолково бродил по комнате, будто искал на полу мелочь.

— Новости есть? — хмуро спросил он.

— А у вас?

— Не торгуйся, Витя.

— Моя новость вам неинтересна.

— Насчет твоих изысканий? Нулевой слой, все такое?

— Вот именно, все такое... — сказал Виктор. — Нулевого слоя больше нет. И никакой надежды тоже, — добавил он.

— Мои соболезнования, — произнес Шибанов. Вроде бы серьезно, а вроде бы и не очень. Да Мухина это и не волновало. — А у нас еще один взрыв. В том же исполнении.

— Что рванули? — безучастно спросил Виктор.

— Машину. С Макаровым.

— Ему хоть одну пуговицу оторвало или опять повезло?

— Там, кроме пуговицы, ничего и не осталось... Кило тротила в эквиваленте. Макаров и еще семь человек посторонних.

— Признаться, я думал о нем хуже.

— А я — лучше. Говорил же ему, чтоб не вылезал. Нет, поехал! Загорелось ему!

— И вы, конечно, не знаете, чьих это рук дело... Шибанов отрицательно покачал головой, но, уловив, что в этих словах не столько констатация, сколько прямой вопрос, подошел к Мухину и схватил его за рубашку.

— Витя!..