Слишком жаркий Кипр [СИ]

"Шестое сентября две тысячи второго года. Загадочная смерть Абрама Гербенштейна, одного из столпов Российского страхового бизнеса. Машина сорвалась в пропасть на крутом вираже. Единственное, что указывает на убийство, это пробитый правый баллон. По заключению экспертов, такую пробоину могла оставить пуля. Доказать ничего не удалось".

Эта бумага также отправилась в пачку рядом с диваном.

"В своей сауне умер от инсульта академик Арнольд Соломонович Рубинштейн, один из видных деятелей Росатома. Удивляет только то, что до этого шестидесятилетний академик не проявлял ни каких склонностей к болезни мозга. Был очень спортивным, по два часа играл в большой теннис. Независимые эксперты, нанятые вдовой покойного, нашли в древесине, которой была обита изнутри сауна, остатки очень токсичного нервно-паралитического газа. Перед этим приходил ремонтировать сауну некий кипрский умелец, плохо говоривший по-русски. Волосы густые, усы пышные, очки роговые, рост метр шестьдесят пять, средней полноты, прихрамывает на левую ногу".

— В сторону, — пробормотал Юрий.

Астафьев уже кончал свое чтение, когда зазвонил его мобильник. Номер был ему незнаком.

— Да, Астафьев слушает.

Юрию ответил голос с типичным греческим акцентом.

— Простите, говорят, вы много раз звонили мне?

— Кто это?

— Это отец Василис. Мне дал этот телефон ваш друг Харымов.

— А, понятно. Что вам нужно, святой отец?

— Вы можете приехать ко мне сейчас?

— Зачем?

— У меня есть кое-что только для вас. Это очень срочно.

— Хорошо, через полчаса я буду у вас.

Юрий угадал со временем. Именно через полчаса его «Джип» остановился около дверей церкви святого Петра. Рядом на стоянке была только одна машина, старенький «Форд». Юрий, оглянувшись по сторонам, прошел в церковь. Но, только разогнувшись сразу за низким входам, он резко остановился. В воздухе остро пахло сгоревшим порохом. Астафьев выхватил из кобуры свою «Беретту», и, сняв с предохранителя, двинулся вперед. В церкви стоял привычный полумрак, но тело священника он увидел сразу. Оно лежало за столиком аналоя, как раз в солнечном луче, пробивавшемся в единственное с этой стороне окошко. Оглянувшись по сторонам, Юрий пробежал вперед, и, наклонившись, начал искать, как можно расстегнуть попу сутану. Это кончилось тем, что он только испачкал в крови руки. Между тем от всех этих толчков священник вдруг застонал, и Астафьев начал приподнимать его тело. Тот пришел в себя, и тихо спросил: — Ты… кто?

— Я Астафьев. Это вы мне звонили.

Священник поднял руку, и изобразил нечто, похожее на крестное знамение.

— Что? — не понял Юрий.

— Крест, — прохрипел раненый.

И Юрий догадался. Он расстегнул рубашку, и показал священнику свой крестообразный шрам. Тут раненый вздохнул с облегчением. После этого он начал шептать на ухо Юрия.

— Одна… проститутка в Тебризе сказала… что Мансур хочет с тобой посчитаться…

Он хотел что-то еще сказать, но потом тело его резко дернулось, а затем обмякло. И тут же в церкви загрохотали шаги сразу нескольких человек. Резкий голос на чужом языке прокричал несколько фраз, которые Юрий понял и без переводчика.

— Встать! Руки вверх! Вы арестованы!

ГЛАВА 17

— Я в пятый раз заявляю, что я не убивал отца Василиса. Я приехал уже после того, как в него стреляли. Он при мне был еще жив.

Тон Астафьева был монотонен, как сигналы точного времени, но и его терпению приближался конец. Этот бессмысленный по своему идиотизму допрос продолжался уже четыре часа, и вопросы следователя были столь же однообразны, насколько и глупы.

— Если он был жив, то, что он вам сказал? Почему вы не говорите нам? — настаивал грек. Переводчик, тот самый, что переводил в свое время его разговор с Папандреу, старался переводить не только дословно, но и точно передать агрессивную интонацию следователя. А Юрий продолжал.

— Я уже говорил вам, что я не знаю греческого языка. То, что он сказал имя Сократоса, это я расслышал, больше ничего не понял.

Сидевший напротив Юрия тучный человек лет сорока пяти, поморщился. Заместитель прокурора города Лимассол Григор Костадинос, был большим другом комиссара Солона Либератиса, и к Сократосу Михаилидису был настроен, мягко говоря, весьма лояльно. Пока переводчик толковал ему ответ задержанного, он закипал, как доходящий до кондиции чайник. Ему жутко надоел этот разговор, и Григор решил закончить его резко, и как он думал, убедительно.

— Хватит запираться, Юркас Астафьевас! — Стукнув по столу, закричал он. — Против вас есть неопровержимые улики. Вот!

И он вытащил из ящика стола полиэтиленовый пакет с несколькими гильзами.

— Это гильзы из вашего пистолета! Их нашли на месте преступления.

Юрий усмехнулся, и отрицательно покачал головой.

— Может, они выпущены из такого же пистолета, как тот, что был со мной, но точно, что не из моего. Кстати, почему они тут? Почему вы не отдадите их на экспертизу?

— Если я их отдам, это будет вам смертным приговором!

— В таком случае, я хочу, чтобы меня быстрей приговорили.