– Больше никогда на меня так не злись. – Я встаю и убираю у нее с лица липкие от пота волосы, распрямляю их, приглаживаю. – Мне становится не по себе, такое хочется с тобой сделать… А мне это не нравится.
– Мне тоже не нравится, – говорит она.
По глазам вижу, она сожалеет. Правильно, сама виновата. И даже хорошо, что разобрались с аферой, а то я сам во вранье начал путаться.
Я отпускаю руки Слоун и костяшками кулака провожу по ее щеке.
– Поцелуемся в знак примирения?
Слоун кивает, и я с облегченным вздохом ее целую. Минуту назад я уж решил, что она впрямь выйдет в дверь и мне больше не чувствовать сладости ее губ.
Хорошо, что угроза оказалась пустой. Не знаю, что я буду делать, если Слоун правда меня не любит.
Кроме нее, я больше никому не нужен.
Глава тридцать седьмая
Слоун
Я закрываю глаза и подставляю лицо под струи воды.
Чем я только думала?
Возразить ему один на один? Не предупредив Картера? Вот же дура!
В свое оправдание скажу, что слепая ярость не дает соображать.
После приема у врача я поехала в универ, но по дороге мне позвонила соцработник. Сказала, что за Стивена по-прежнему платит государство, а не частное лицо. И я сорвалась. Совершенно утратила контроль над собой. Развернулась и погнала прямиком в клинику к Стивену, встретилась с соцработником, а домой уже ехала злая как никогда.
Думала об Эйсе, как сильно хочу его убить. Гнев в самом деле застит глаза: входя в кухню, я и мысли не допустила, что могу сама пострадать. Торопилась выяснить, правда ли это, правда ли Эйса неким образом сфальсифицировал письма. Верить мне не хотелось, ведь тогда вышло бы, что он на всю голову болен. Придумать подобную аферу и поддерживать обман целых два года мог лишь конченый псих.
Помню, когда мы расстались в первый раз, он принес мою почту. В самом верху стопки писем лежал конверт с уведомлением о том, что пособие отменили. Я чувствовала себя совершенно разбитой, а эта мразь утешала меня, мол, намекни только, я все устрою, моментом. Эйса сказал: «Любимых надо поддерживать».
И я повелась. Поверила, будто он в самом деле любит меня и помогает от чистого сердца, а он… Больная сволочь!
Обратиться было не к кому, и я, испугавшись за Стивена, попросила помощи Эйсы. Пошла на крайние меры. Черт, я ведь даже звонила по номеру, указанному в письме, хотела разобраться, выяснить, вдруг есть еще какие-то варианты… Теперь-то ясно, что со мной говорил человек Эйсы, но тогда я этого знать не могла.
Струи горячей воды смешиваются со слезами на щеках.
Как я могла два года верить в ложь? Кусочки картины постепенно встают на места, проясняются детали, например почему Эйса отпускает меня к Стивену по воскресеньям.
По воскресеньям в клинике нет соцработника. Так с ней не пересечься, не поговорить и не выяснить про пособие.
Правда вскрылась несколько часов назад – и до сих пор не укладывается в голове. Я, наверное, раскусила бы обман сразу, просто никак не ждала от Эйсы подвоха. А ведь были все основания.
Эйса лжец. Мошенник. Он ломает людям жизнь. Подставляет их.
Остервенело трусь мочалкой в надежде смыть его запах. Я как раз мылю щеку, когда шторка душа отдергивается. Ахнув от неожиданности, я отскакиваю. Упираюсь спиной в стенку, готовая отбиваться.
Это Эйса. Он полностью одет: темно-синие джинсы и кипенно-белая футболка, на фоне которой ярко выделяются татухи у него на руках. Эйса не злой, а скорее смущенный. Даже на грудь мне не смотрит. Глядит в лицо.
– Тебе не кажется странным, что сюда больше никто не суется? – спрашивает он.
В доме постоянно кто-нибудь отирается. Понятия не имею, как ответить. Вдруг это вопрос с подвохом? Уже и не знаю, что думать. Резко выдохнув, подставляю голову под струи воды, чтобы смыть кондиционер для волос.
– Не понимаю, о чем ты, Эйса. К тебе постоянно приходят приятели.
Он потупился, следит, как пена утекает, закручиваясь, в сливное отверстие.
– Раньше тут было полно народу, в доме вечно кто-то терся, день и ночь напролет. Теперь здесь лишь те, кто живет с нами, ну, и еще парочка приходящих. Если, конечно, я не устраиваю тусу.
Просто ты непредсказуем и пугаешь людей, Эйса.
– Может, у них дела появились?
Он поднимает на меня взгляд, в котором читается недоумение. Даже разочарование. Я мало что знаю про наркотики или каково это, когда с них слезаешь, но паранойя может оказаться симптомом абстиненции. Надеюсь, у Эйсы ломка, иначе я просто не знаю, как быть с этой его версией.
– Ага, – говорит он. – Видать, правда дела у них. Или они просто делают вид, будто заняты. Тут же все, блядь, только и делают, что прикидываются.
Его слова звучат грубо, но голос звучит ровно, в нем угадывается нотка замешательства. Молюсь, чтобы, говоря о притворстве, он имел в виду не Картера. Кстати, надо его предупредить. Что-то сегодня с Эйсой неладно.
– Я хочу отблагодарить верных друзей. Пригласим их на ужин? Сготовишь?
Киваю.
– Сколько человек?
Он тут же, не думая, выпаливает:
– Я, ты, Джон, Далтон, Кевин и Картер. Давай к семи. Я всем напишу.
И он задергивает шторку.
Какого дьявола, что с ним?