Слипер и Дример

одинаковы. Во всех сервантах всех галактик стоят одни и те же хрустальные сервизы. Биллионы

сервизов. Биллионы бабушек. И по всей вселенной вторые намывают и стерегут первых в

биллионах сервантов. Памаги-и-ите!

— Вай Дод! — заорал Артемий и переключился на родной планетарный язык: — И куда

дальше?! И как мне вернуться домой? И где я? И сколько нас тут?

Но горы молчали. И высились вокруг, словно грозные пограничники, поймавшие наконец-то

нарушителя государственных пределов с полными карманами жевачки. Мало того, где-то в

глубине бухгалтеровского мозга некто противным кошачьим голосом запел: «На границе тучей

ходит бурый, край утробой мишиной помят…».

Артемий Феоктистович поёжился в сюртучном пиджмаке и сжался утробой.

— И как же это я пролетел селение-то? Иб ту ю мэ мэ! Никто ж не остановил. А главное,

никого не сбил, не задел. Вах-вах, чудо-то какое! — Он кудахтал о своём несбывшемся ДТП, но

вдруг резко сник. И припомнился Артемию странный сон, виданный им вроде как только что. И

каким-то непонятным, но вполне ощутимым образом Феоктистыч почувствовал, как многие и

многие детали чего-то несусветно большого и великого сейчас очень быстро складываются в одну

цельную и вполне конкретную картину. Ум отказывался это объяснять, но душа всё поняла и

затихла в предчувствии. Да, дорогой Артемий Феоктистович, бухгалтерский ум не был знаком с

механизмом срабатывания системных узлов закона кармы. А душа это знала очень даже хорошо.

— Чё делать-то? — задал он знаменитый риторический вопрос всех племён и народов.

Даже тормозить в таком месте было жутко. Артемию казалось, что если он остановит машину и

выйдет на дорогу, то окружающая чужая реальность сразу обретёт свою настоящесть, и тогда уж

никуда будет не деться. Его бухгалтерский разум ещё надеялся, что все эти горы — просто яркий

и болезненный сон, и что морок вот-вот растает. Но кошмар о грозных горах-пограничниках никак

не желал таять. Они как бы говорили Артемию Феоктистовичу: «Что ж мы, мороженое какое-нить

там дешёвое? Пломбир, что ли, мы тебе? Крем, понимаешь, брюле? С какого-такого перепугу нам

таять? Алё, гараж, здесь не кондитерская!»

Бухгалтер хотел протереть глаза указательными пальцами, но руки были заняты проклятым

рулём. Решение остановиться Артемий принял внезапно и единогласно, ибо никто не возражал. А

и некому было. Наш горе-бухгалтер в этом кошмаре кочумал совсем один. Он выбрал на горном

94

серпантине поворот поплавнее и, сбавив ход, прижался, насколько было можно, к воображаемой

обочине. Покрышки прошуршали по мелкому песку и остановились. Открыв дверь, Артемий

Феоктистович вывалился на дорогу, тяжело дыша. Он наконец-то дал волю своему неуёмному

желанию протереть глаза, но, увы, сие ничего не изменило. Магическое действие, столь часто

спасавшее в детстве от случайных мелких галлюцинаций, здесь и сейчас не возымело никакого

результата.

— Йоп! — сел Артемий Феоктистович на земельку. На ум ему почему-то тоскливо пришёл кот

Василий, оставшийся где-то далеко дожидаться его, Артемия, прихода домой. И не менее

тоскливо он вспомнил о ничего не подозревавшем, мирно сопящем сытым сном волосястом

мухолове.

— Кхм! — вдруг сухо кашлянул у него над ухом кто-то.

— Ааааааа! — заорал дурным голосом от неожиданности Артемий Феоктистович и громко

пукнул, и теперь для него уже было совершенно непонятно, то ли стесняться своего пукания, то ли

пугаться внезапного кашля. Он махнул на всё рукой и просто с отчаянием в глазах взглянул себе

за спину.

А там стоял всё тот же странный худощавый дядька с развевающимися выбеленными

волосами, одетый в нелепую оранжевую жилетку.

Дядька этот кивнул головой, вертя кренделями снятую фуражку. Он всё так же улыбался.

Затем, выпрямившись по стойке «смирно», он вскинул руку в локте и ловким артистическим

движением пальцев перевёл свои наручные часы на пять часов с тремя четвертями вперёд.

Артемий Феоктистович с ужасом заметил, что дядька стоит на дороге в потёртых войлочных

тапочках без задников.

— Блин с компотом! Шайтан-оглы! — попятился бухгалтер.

— Ну что вы! Не нужно громких чужих имён! — Дядька с фуражкой по-отечески залучился

морщинками.

Бухгалтер вдруг заметил то, что его больше всего пугало в облике незнакомца. На носу у

дядьки сидели жуть наводящие круглые очки с абсолютно мутными стёклами. Стёкла эти были то

ли зацарапаны до непроглядной степени, то ли сделаны специально чернюще-дымчатыми.

Впечатление окулярчики эти оставляли неприятное. Казалось, будто глаза у собеседника были

слепы и безучастны.

— Лучше не стоит, — заметил как бы невзначай дядя.

— Чего?

— Очки мне снимать не стоит, — так же спокойно ответил дядя. — По крайней мере, пока что.

— А, ну ладно, — уже более мирно заговорил Артемий Феоктистович. — А где я?

— От тебе и на, началась скукота. Антракт веселию…

— А чё, а чё?