Слипер и Дример

кустов и опять дружелюбно помахал рукой проносящейся мимо машине. Вода лилась ему за

шиворот, но он, казалось, этого и вовсе не замечал. Когда авто скрылось в набиравшем силу

дожде, дяденька улыбнулся и снял мутные, почти круглые очки. В абсолютной черноте между

веками отразились потоки дождя. Он мигнул этой непроглядной чернотой вслед промчавшейся в

село машине. Морщинки вокруг его глаз собрались в смешные лучики. Вскинув руку в локте,

дядька глянул на свои большие командирские наручные часы, хихикнул и перевёл стрелки назад

на два часа с четвертью.

— Спешат всё. Спешат. А куда спешат? Куда спешить-то? Эх, Артемий Феоктистович, —

проворчал по-стариковски ангел, протёр мутные стёкла, снова нацепил на нос очки и повернул

обратно в кусты. Лишь закряхтела чужедальная песенка ему вслед:

…И когда оно опять

Будет на небе сиять,

Малыши твои мохнатые,

Медвежата толстопятые,

Сами к дому прибегут:

Здравствуй, дедушка Мытут!

И лишь только первые ветки стали цепляться за его одежду, как вдруг дядька в жилетке

неожиданно мигнул пару раз, словно лампа дневного света, замерцал на ходу и исчез вовсе.

Сказка дедушки Мытута нумеро дос. Сон Артемия Феоктистовича Шматко, летящего

вдоль по Укатному Пути навстречу неведомому будущему своему, а заодно и табличке

«Пустомельная Чушь. 44 кг»

— Шматко, патроны!

— А?

— Хренотня! Патроны, спрашиваю, мля, где? Почему ремень не начищен? В наряд, мля,

пойдёшь, гальюны драить и приближать нас к светлому будущему всех народов! Понятно, мля?

— Так точно, товарищ капитан!

Рота в сорок четыре человека стояла на пирсе, в который било свои серо-стальные волны море.

Точнее, что это таки море— Артемий Феоктистович не знал, да и знать-то не мог, ибо в жисть

свою не видовал. И где он сам, и что происходит — понимания так же не наблюдалось. Думать

времени не было. Разум дал ему единственное в данный момент трезвое решение: как можно

быстрее вжиться в ситуацию, слиться с окружающей средой и уже потом постепенно разбираться,

89

что здесь и к чему. Сейчас на нём был чёрный морской бушлат с начищенными золотыми

пуговицами, затянутый под рёбра ремень, бескозырка (морская фуражка без козырей, но с

ленточками) и намазюканные до блеска чернющие ботинки. Ботинки, надо сказать, весьма

хлипкие для такой температуры воздуха и такой влажности. А было ведь холодно. И не просто

холодно. Стоял нормальный такой моктябрьский дубак! Дубак оголтелый и беспощадный. И

начинавшийся шторм окатывал матросов с каждой разбивающейся о пирс волной всё больше, всё

яростнее.

— Шматко, бегом на склад, получить боеприпасы, и чтоб лично каждый патрон от вымпела до

киля надраить!

— Разрешите исполнять? — с великим удивлением услышал от себя Артемий Феоктистович и

тут же испуганно понял, что не может повлиять ни на что, ибо воля его полностью подавлена.

Оставалось только смотреть фильм с собственным участием.

— Бегом марш!!!

— Есть!

И Шматко побежал вдоль строя матросов, плюхая по лужам своими начищенными чёрными

ботинками.

— Рррррота, — прогремело ему вслед, — нами получен приказ от штаба флота…

Через какое-то время Шматко осознал себя на палубе корабля. Волны, разбиваемые носом

торпедоносца, захлёстывали палубу. Кидало страшно. Артемий было схватился за поручень, но

новый бросок судна сбил его с ног. Голова освободилась от бескозырки и ударилась в большой

медный колокол. «Бууумммммм!» — глухо загудело в его голове.

— Шматко! — раздался крик сквозь грохот ветра и волн. — Ты чего тут кренделя

выписываешь, мля? Быстро занять позицию! Подходим.

Феоктистыч почувствовал, как ноги сами несут его на корму. Нелепо, но Шматко при этом

ужасно мутило, хотя по всему было видать, герой его внезапного чудн[о]го фильма был в море

отнюдь не впервые. И странным казалось обстоятельство, что тот, в чьей шкуре оказался Артемий

Феоктистович, тоже сильно удивлялся, почему его вдруг внезапно ни с того ни с сего стало

тошнить от качки. Винты встали. Он почуял это кожей.

«Откуда я это знаю?» — испуганно подумал Артемий Феоктистович, но ещё больше испугался

его сомнениям тот, в чьей шкуре он сейчас находился. Его однофамилец, рождённый на острове

Кронштадт, матрос торпедного катера 0208/72, такой же Шматко, но таки в обратную сторону

Феоктист Артемьевич (о, несравненный юмор кармы Всея Сангхи!), находясь в нейтральных

водах Финского залива вторые сутки, готовился сейчас к очень опасной вылазке. И совершенно не

мог взять в толк, что происходит нынче у него в голове. Он смутно припоминал страшное слово