Слипер и Дример

Тут Артемий тоскливо вспомнил о коте Василии и о волосястом своём мухолове.

— Бери! — словно прочитал его мысли мужик. — Только вот что… Кот, думаю, нормально

доберётся, там по форме можно такое на себе носить, в смысле физической оболочки. А вот

волосястых мухоловов там нет и не было никогда. Придётся ему в хомячка превратиться. По

типажу будет похож, рацион практически тот же, ест и двигается мало.

— Ээээх! — вдруг эхнул Артемий. — А что? Не заслужил я разве?

— Точно! — весело заорал мужик, отбив тапочками чечётку. — Махнём к тритьемоське на рога

в кругосусветное пешкодралово!

97

— А понеслась!

— Дык сразу б так!

— Только у меня два вопроса, — Артемий поубавил прыть.

— Давай, — едва ль не запыхавшись от приступа веселия хрипнул дядька.

— Что это за место? В смысле, почему горы и почему именно сюда меня нужно было?

— А второй?

— На что спорили?

— В смысле?

— Ну, фуражка. Про матроса ты говорил.

— А-а-а-а… Что ж, отвечаю по порядку. Место сие есть межсусветная верандочка, то бишь оно

ни там, ни тут. Типа, как утром в понедельник после праздника в чужой кровати, понимаешь? Ну,

чтоб сигануть можно было тебя в любую сторону без проблем и особых топливных затрат.

Топливо, гражданин Шматко, так дорожает по всей вселенной, прямо жуть какая-то! За горы, коли

чего, извиняй. Занавесочки я подобрал. Думал, тебе прикольно будет посмотреть на красоту

такую, коей ты сроду не видывал и до конца этой своей конкретной жизни не увидишь боле. Сам

смекай. Коли в горы захочется — токма в следующий раз. Лет через -цать. Можем рождение тебе

заказать где-нибудь поблизости, хочешь?

— Не надо, — неожиданно ответил Артемий, — я лучше сам.

— О, молодца, растёт правосознание!

— А фуражка?

— Это длинная история. Спор этот длится очень и очень давно. Много кальп. Миллионы

рождений. Во многих лицах мы с этим спорщиком виделись множество раз. К примеру, осьмую

юги назад мы стрелку забили на одном балконе. Старичком да птичкою синенькой… — Дядька,

видать, едва не прослезился и чуть ли не собирался снять свои очки, но вовремя спохватился: — В

целом, для нас этот спор — нечто вроде ритуала, который мы исполняем из века в век, эдакая

шутка сквозь вечность.

— А в чём сам спор?

— А, ёктить, дык как всегда, — дядька улыбнулся, поправив фуражку. — Спорим о

перерождении. Ну, о главном вопросе всех заумных браманов — быть или не быть.

— Ну и?

— Ты чё, Артемий Феоктистович, на ухо туг? Я ж тебе всё только что изгутарил! Никак

сначала надо? Жили-были, много раз, уж задолбались, и всё в таком духе? А хотя, хошь, так ты

сам свидетелем станешь этому спору?

— То есть? — побелел Артемий Феоктистович, взявшись на борта пиджмачка своего.

— Ну, на себе всё и проверишь! — Дядька взялся за дужку очков у виска. — Хотя, вспомнишь

меня али нет — тут уж от тебя всё зависеть будет.

— А это как? — оглянулся бухгалтер на свой автомобиль.

98

— Хорош трепаться, Шматко! Ты тут на Олтые Жигузи собирался, а у самого в подвисе целый

семейный отпуск! Про кота и мухолова я помню. — Мужик склонил участливо голову и

приблизил своё лицо к медленно зеленеющей от страха физиономии Артемия Феоктистовича: —

Бывай, Шматко! В аэропорту его, как говорится, встречали. Ррррота, на пла-а-а-а-ху! Шахо-о-о-о-

ом Аж!

С этими словами мужик стремительным жестом крутанул пальцами стрелки на наручных

часах, да так, что те замелькали как полоумные, перелистывая всея события назад. И пока

стрелочки те бежали по кругу, аки две проскипидаренные лошади в цирке, дядя снял очки, и

Артемий Феоктистович Шматко наконец-то удовлетворил своё любопытство и воочию узрел на

свою голову то, что за ними скрывалось, заглянув в зрачок бездонной пропасти времени.

— Эх, молодёжь, мороки с вами… — снял фуражку и утёр лоб дядька, оставшись один. Он

мигнул непроглядно чёрными глазами, надел очки обратно, оглянулся вокруг и ухмыльнулся. — А

чё, хорррошие занавесочки подобрал! Ландшафтный дизайн от Белочкина! И вообще, хорошо

звучит! — И добавил, вздохнув: — Вот так и живём, мутабор твою скатёрку!

С этими словами ангел набекрень нахлобучил фуражку, замерцал, словно наполовину

перегоревший уличный фонарь, и исчез.

Эхо в горах повторило:

— Мутабор… Мутабор…

Пейзаж вокруг как будто только этого и ждал. Он скоренько свернулся скатёрочкой в

маленькую точку и с лёгким пшиком самоликвидировался.

Больше исчезать было нечему и некому. Там, где только что было много всего, стало просто

Му. И даже не стало. И не просто. И не… не… му.

Если где-то нет кого-то, значит, кто-то где-то есть! © Название главы и, по

совместительству, ушельская мудрость

Воцарилось молчание. Слипер вертела ложечкой в кружке. Дример тревожно смотрел на очки

Белочкина. Загрибука сидел с отвисшей удивлённой челюстью. Слышно было только, как