Тут Артемий тоскливо вспомнил о коте Василии и о волосястом своём мухолове.
— Бери! — словно прочитал его мысли мужик. — Только вот что… Кот, думаю, нормально
доберётся, там по форме можно такое на себе носить, в смысле физической оболочки. А вот
волосястых мухоловов там нет и не было никогда. Придётся ему в хомячка превратиться. По
типажу будет похож, рацион практически тот же, ест и двигается мало.
— Ээээх! — вдруг эхнул Артемий. — А что? Не заслужил я разве?
— Точно! — весело заорал мужик, отбив тапочками чечётку. — Махнём к тритьемоське на рога
в кругосусветное пешкодралово!
97
— А понеслась!
— Дык сразу б так!
— Только у меня два вопроса, — Артемий поубавил прыть.
— Давай, — едва ль не запыхавшись от приступа веселия хрипнул дядька.
— Что это за место? В смысле, почему горы и почему именно сюда меня нужно было?
— А второй?
— На что спорили?
— В смысле?
— Ну, фуражка. Про матроса ты говорил.
— А-а-а-а… Что ж, отвечаю по порядку. Место сие есть межсусветная верандочка, то бишь оно
ни там, ни тут. Типа, как утром в понедельник после праздника в чужой кровати, понимаешь? Ну,
чтоб сигануть можно было тебя в любую сторону без проблем и особых топливных затрат.
Топливо, гражданин Шматко, так дорожает по всей вселенной, прямо жуть какая-то! За горы, коли
чего, извиняй. Занавесочки я подобрал. Думал, тебе прикольно будет посмотреть на красоту
такую, коей ты сроду не видывал и до конца этой своей конкретной жизни не увидишь боле. Сам
смекай. Коли в горы захочется — токма в следующий раз. Лет через -цать. Можем рождение тебе
заказать где-нибудь поблизости, хочешь?
— Не надо, — неожиданно ответил Артемий, — я лучше сам.
— О, молодца, растёт правосознание!
— А фуражка?
— Это длинная история. Спор этот длится очень и очень давно. Много кальп. Миллионы
рождений. Во многих лицах мы с этим спорщиком виделись множество раз. К примеру, осьмую
юги назад мы стрелку забили на одном балконе. Старичком да птичкою синенькой… — Дядька,
видать, едва не прослезился и чуть ли не собирался снять свои очки, но вовремя спохватился: — В
целом, для нас этот спор — нечто вроде ритуала, который мы исполняем из века в век, эдакая
шутка сквозь вечность.
— А в чём сам спор?
— А, ёктить, дык как всегда, — дядька улыбнулся, поправив фуражку. — Спорим о
перерождении. Ну, о главном вопросе всех заумных браманов — быть или не быть.
— Ну и?
— Ты чё, Артемий Феоктистович, на ухо туг? Я ж тебе всё только что изгутарил! Никак
сначала надо? Жили-были, много раз, уж задолбались, и всё в таком духе? А хотя, хошь, так ты
сам свидетелем станешь этому спору?
— То есть? — побелел Артемий Феоктистович, взявшись на борта пиджмачка своего.
— Ну, на себе всё и проверишь! — Дядька взялся за дужку очков у виска. — Хотя, вспомнишь
меня али нет — тут уж от тебя всё зависеть будет.
— А это как? — оглянулся бухгалтер на свой автомобиль.
98
— Хорош трепаться, Шматко! Ты тут на Олтые Жигузи собирался, а у самого в подвисе целый
семейный отпуск! Про кота и мухолова я помню. — Мужик склонил участливо голову и
приблизил своё лицо к медленно зеленеющей
Бывай, Шматко! В аэропорту его, как говорится, встречали. Ррррота, на пла-а-а-а-ху! Шахо-о-о-о-
ом Аж!
С этими словами мужик стремительным жестом крутанул пальцами стрелки на наручных
часах, да так, что те замелькали как полоумные, перелистывая всея события назад. И пока
стрелочки те бежали по кругу, аки две проскипидаренные лошади в цирке, дядя снял очки, и
Артемий Феоктистович Шматко наконец-то удовлетворил своё любопытство и воочию узрел на
свою голову то, что за ними скрывалось, заглянув в зрачок бездонной пропасти времени.
— Эх, молодёжь, мороки с вами… — снял фуражку и утёр лоб дядька, оставшись один. Он
мигнул непроглядно чёрными глазами, надел очки обратно, оглянулся вокруг и ухмыльнулся. — А
чё, хорррошие занавесочки подобрал! Ландшафтный дизайн от Белочкина! И вообще, хорошо
звучит! — И добавил, вздохнув: — Вот так и живём, мутабор твою скатёрку!
С этими словами ангел набекрень нахлобучил фуражку, замерцал, словно наполовину
перегоревший уличный фонарь, и исчез.
Эхо в горах повторило:
— Мутабор… Мутабор…
Пейзаж вокруг как будто только этого и ждал. Он скоренько свернулся скатёрочкой в
маленькую точку и с лёгким пшиком самоликвидировался.
Больше исчезать было нечему и некому. Там, где только что было много всего, стало просто
Му. И даже не стало. И не просто. И не… не… му.
Если где-то нет кого-то, значит, кто-то где-то есть! © Название главы и, по
совместительству, ушельская мудрость
Воцарилось молчание. Слипер вертела ложечкой в кружке. Дример тревожно смотрел на очки
Белочкина. Загрибука сидел с отвисшей удивлённой челюстью. Слышно было только, как