Слипер и Дример

отдельно взятой жизни в районе боевых действий с применением пластида конкретного названия

«си-4», а потому впервые на собственной шкуре испытали, что сие такое — тяжёлая контузия с

затяжным обмороком.

— Бли-и-и-и-и-и-ин комой, — раздался в проясняющемся свете чей-то скулёж.

В оседающей пыли носился отвратительный запах гари и палёной курицы.

Из дикой смеси камней, бетона и осколков стекла проявлялись четыре фигуры.

— Эй, меня кто-нибудь слышит? — раздался узнаваемый, но весьма нетвёрдый голос Слипера.

Он широко открывал рот, пытаясь освободить заложенные напрочь уши.

— Говорить больно, — отозвался Дример, приподнимаясь на карачках.

Сейчас он смахивал на внезапно ожившую мумию, восстающую из ада, ибо был покрыт с

подошв ботинок до самого темечка Шапки-Невредимки толстым слоем строительного мусора. И в

этой имевшей весьма неопределённые очертания фигуре только что прорезались две щели, и они

оказались глазами. Сиплый кашель отзывался перекличкой. Дример натужно прохрипел:

— Хорошо хоть осколками не посекло. Сдаётся мне, у Черепахи-Тротиллы полный панцирь

был всяких гвоздей да шурупов.

— Да, нормальненько так шандарррахнуло, — подал голос большой ком грязи и пыли. И, судя

по внезапно отделившемуся от данной кучи отростку, им оказался кот и, соотвественно, его хвост.

— Все целы?

— Загрибыча не слыхать шо-та, — еле произнёс Дример, оглядываясь. Комбинезон его теперь

не определялся в цветовой гамме, ибо тоже был покрыт толстым слоем цемента.

Башкирский Кот тем временем чихнул оглушительно и завертелся:

— Эй, профессор! — Комок грязи покрутился вокруг своей оси, взывая к потерпевшим и

одновременно пытаясь сбросить хоть часть навязанной маскировки, словно забытая новогодняя

ёлка в апреле. — Я не слышу вашего заявления, профессоррр! Аудитория ждёт! Исполнителя на

сцену! Страна должна узреть своего героя! Ордена и медали стынут без вашей горячей

комсомольской груди, о, сеятель науки средь тьмы невежества мирррского!

19

8

— Ёктить, катет мне в гипотенузу! — проскрипел пылью на зубах откуда-то Загрибука.

— Я знал, что вы, профессор, не оставите свой благодарный электорат, то бишь нас, без вашего

мудрого слова! — В комке грязи и пыли прорезалась во всю ширину щель, в которой блеснула

сотня отточенных зубов. Это была улыбка Башкирского Кота.

— Дрррузья, — он осыпался грязью, — я поздравляю наш боевой расчёт с первым в жизни

удачно проведённым террористическим актом! Эшельме-бельме!

Четверо оглушённых террористов-самоучек сползались в кучу. Цементная пыль почти

улеглась.

— Триетить твою налево! — ошарашенно вертел головой Дример.

А вертеть было на что. Вкруголя не осталось натурально ничего, что сохранило бы мало-

мальскую форму. Ровное и серое, всё в острых обломках, поле тянулось во все стороны на

расстояние, равное приличному огородному участку, а дальше всё обрывалось. За краем белели

облака. Точнее, дымка. То ли пыль от взрыва, то ли конденсат влажного воздуха. А что

колобродило за этими облачками, и выяснять не хотелось. У всех в памяти ещё свежи были

воспоминания о маленьком клочке реальности посреди чёрной космической вертижути.

— Валить надо, — Дример утёр лицо рукавом футболки, точнее, тем, что от него осталось.

— Мысли читаете, однако, уважаемый, — кот вылизывал себя и обмахивал хвостом. Из-под

бетонной крошки уже появились пятна знакомой полосатой расцветки. — Но, позвольте заметить,

я пошёл в своих размышлениях чуть дальше. А именно задался вопросом «как бы нам это

ухитриться сделать, пока трижды етитьная, наскоро спаянная посреди космоса сковорода не

осыпалась мелкими чугунками в противосветную чёрную задницу». А задница эта самая, ррребцы,

прошу учесть, таки прямо под нашими собственными. Буквально.

— А где рюкзак? — Слипер завертел шеей и тут же почуял босыми ногами, что портянко-

полотенца с его ног куда-то сгинули также.

— А где Черепаха-Тротилла? — влился в разговор Загрибука и добавил с опаской: — Говорили

же, что она многоразовая. Я лично второго раза не вынесу!

— Рюкзак туточки! — радостно вжикнул пилорамой кот и выудил из кучи мусора потерявшую

цвет искомую торбу.

— Черепаха, небось, тоже где-нибудь здесь, — пригибаясь, стал всматриваться в развалины

Загрибука.

— Загрибыч, не суетись, — Дример сплюнул пылью. — Если она и осталась тут где-нибудь, то

наверняка опять впала в спячку или уползла восвояси. Но сдаётся мне, Черепаха-Тротилла в

момент исполнения своего номера ускользнула отсюда и теперь получила продолжительный

отпуск в своё распоряжение. Щиплет себе травку и в ус не дует, тем более, что никаких усов у неё

нет. В этом летающем борще с фрикадельками, как мне кажется, каждому по-свойски досталось,

уж что кому положено и как предрешено. Тапки, понимаешь ли, для папки, ботинки — для батьки,

а кроссовки — для массовки. Или, если кратко, каждой золушке по своей головушке.