Слёзы навий

— Что за чудо такое?

Четверка черномастных коней, холка на четыре головы выше Радомира. Упругие тела, длинные ноги. Ноздри трепещут, глаза горят.

— Сила, как у тяжеловеса, скорость хорошего скакуна, выносливость восточных иноходцев. И едят… как верблюд. Один раз хорошо накорми, и будет несколько суток идти. А уж умные — что с человеком говоришь, все понимают! Золото, не порода!

— Хороши лошадки! — прицыкнул охотник. — Это как же вы их?..

Торгаш улыбался.

— Понравились?

— Сколько ж ты хочешь за коняг? — поскреб в затылке Святозар.

Торгаш снял колпак, почесал голову.

— Идем, за чаем договоримся. — Торговец уже торопливо тянул их в дом.

Усаживал на расшитые цветные одеяла, расстеленные на полу.

Зулейка смотрела широко распахнутыми глазами, разливала чай в пиалы и поближе придвигала тарелку с пловом, насыпала боорсаков, в другую пиалу подливала жирной шоорпы.

— Пейте, ешьте, гости дорогие!

* * *

— Ты смотри — уж сутки без продыха шагают.

Пара, запряженная в удобный для дальней дороги обоз, тянула его по неровной каменистой дороге. Скорости за весь день не сбавляла, ни воды, ни еды не просила.

— А мне все же не верится. Вот к утру посмотрим, не взбрыкнут ли наши коняги золотые. — Святозар нащупал в кармане мешочек с деньгами, похудевший больше чем наполовину.

— Да ты на морды их посмотри, — не успокаивался Радомир. — По мордам видно — умные!

— Что нам от их ума, до Хлада бы довезли, и ладно.

— Это ты не прав! Коньки денег своих стоят! Вот заводик бы открыть по разводу породы, такие за золотую монету, а может, даже к правительственным дворам. Да что правительственным, стражам твоим, и тем друг и товарищ будет и в службе, и в бою. Святозар кивал сонно и зевал. Повозка неторопливо ехала по высокогорью, отбивая из — под колес камушки. Кони шли спокойно, звуков ночных не пугались. Да и хвала хозяину обоза за предусмотрительность. Едва темнеть начало, как зажгли фонари. Они чуть раскачивались и светили тускло, но все же разгоняли вездесущую тьму и освещали дорогу не только по сторонам, но и перед кибиткой.

— Живы останемся, соорудим тебе завод. Коники и впрямь хорошие. Разводи, тебе радость, Велимиру служба, — потянулся Святозар. — Ты за дорогой следи, я спать пойду, через пару часов разбудишь, сменю. — И полез в широкий кузов. Кивнул шушукающимся Тале с Аглаей, залег у стены на расстеленных на полу одеялах. Через минуту засопел.

Аглая вскользь посмотрела на нугоровского стража и кивнула Тале продолжать беседу.

— А куда мне было деваться? — зашептала знахарка. — Когда бесы на деревню налетели, и солнце не взошло. Как говорила глава, селяне тут же указали, что вы приходили, куда ушли. Они, может, и про Тимира рассказали бы, да не успели. Я ж зверушкой — то оборачивалась редко… Больше из любопытства, а тут… Спасибо бабкиному дару. — Она вздохнула. — Видела, как дома горели… Селяне уж не кричали, все как один мертвы были. Никого не пожалели, ироды… Киллу первую в поля вывели, что сделали — не знаю. Но чую, не жива глава.

Она тяжело вздохнула. Аглая прикрыла глаза. Лицо Игната так и вспоминалось. Когда же он так успел измениться? Тот самый Игнат, что с ней вместе обрабатывал лапу соседского кота, попавшего в мышеловку. Игнат, которому стало плохо при виде крови, и он долго отдыхивался, стоя у окна. Откуда такая жестокость? Или бесовская сущность так изменила? Аглая обняла себя руками и повыше натянула шерстяное одеяло.

Спать в кибитке было тепло. Мягкие кошмы, понизу теплые шкуры и одеяла. В углу несколько корзин с едой, бурдюк с водой и кымызом, рядом сумы с вещами. Радомир прикупил ей на рынке мягкие сапожки взамен оставленных в храме.

Аглая, тяжело вздохнув, уткнулась в одеяло.

Рядом заворочался Тихон.

— Пойду к Радомиру, — проворчал чуть слышно и ушел.

Тала больше не рассказывала. Было слышно ее сровнявшееся дыхание.

Аглая старалась и не могла уснуть. Несколько раз развернулась, запуталась в одеяле. В конце концов убрала его в сторону и встала. Накинула плащ. Прошла к концу кибитки и, откинув полог, села на порог, свесив ноги. Раскачиваясь, тускло светили фонари. Деревья появлялись в млечном свете и тут же пропадали во тьме, искаженные дрожащим отсветом.

Аглая сидела, поплотнее укутавшись в теплый мех плаща. Думала об Игнате, так странно переменившемся, и своем столь же странном отношении к нему. Была же любовь? Или не было. Аглае было удобно с ним в ее мире. А здесь? Не могло бы, потому что появился в ее жизни Тимир. И он оказался для нее важнее и ближе… Намного ближе, чем она сама хотела.

Кибитку тряхануло и мысли тоже. Образ сероглазого жреца заменила бледная навья — Ника. Аглая видела потухший взгляд подруги. Видела и то, как сжимаются ее руки в кулачки при одном упоминании Гаяны или Игната. И потому на Аглаино предложение она согласилась сразу же. Но сама Аглая уверена в Нике не была. Не слишком ли много в ней ненависти? Не слишком ли много они предложили ей?