Слепцы (ЛП)

– Уравновешивать, но в двух измерениях или в трех? На него действуют инерция, гравитация и, возможно, еще немного – движение потока, – Шевенн снова говорил с неприкрытой гордостью, и Шира на секунду задумалась о юности мастера-дозорного, о времени, когда он узнал о воде и плотах, ещё до того, как Черный Корабль увез его прочь. – Сколько всего я ещё вижу, Кальпурния! Белый огонь сжег завесу над глазом куда более зорким, чем те, которых я лишился. Запылав внутренним пламенем, он даровал мне силу смотреть и различать многое…

Шира уже привыкла к тому, как резко астропат из раздражительного и гордого становится мечтательным и задумчивым, а затем наоборот.

– Мастер-дозорный управляет перемещениями псайкеров, их назначениями в гнезда и залы хористов, – подхватила Иланте, когда Шевенн замолк на дюжину вдохов. – Он ощущает настроения и мысли астропатов. Он сообщает, где может понадобиться помощь успокоителей, где возникает необходимость разделить группу псайкеров, оказавшихся слишком близко друг к другу. Он чувствует угрозу, если обеспокоенные разумы астропатов в Башне должны неизбежно породить узор, который создаст опасные вибрации, внедрит разрушительные идеи в умы или привлечет… внимание. Псайкеры обязаны сосредоточенно контролировать свои мысли – ровно стоять на плоту, если угодно. Их внимание обращено вовнутрь. Мастер-дозорный смотрит в другую сторону.

– И всё это…? – Кальпурния обвела рукой зал, с его трезвонящими устройствами, спешащими куда-то ординарцами и сервиторами.

– Мои нервы! – радостно гаркнул Шевенн, заставив арбитра-сеньорис подскочить. – Нервному центру нужны нервы, чтобы быть в центре всего, не правда ли?

– Это что-то вроде экрана, или сигнального комплекса, или чего?

– Решите сами, – ответил астропат и заговорил вновь.

Впоследствии Шира с трудом могла вспомнить отдельные детали дальнейшей беседы, хотя изо всех сил пыталась вызвать в памяти конкретные слова и факты. Звуки и цвета, речи мастера-дозорного и странные ощущения всё ещё преследовали её; все они оборачивались размытыми мазками кисти на нежной картине, выписанной всеми оттенками света. Шевенн рассказывал о том, как звуки соотносятся с определенными местами в Башне: гнездами или залами хористов, коридорами или лестницами. Он объяснял значения мотивов – что символизировала единственная гамма или одинокая трель, о чем говорило смещение тонов либо внезапно возникшие гармонии или дисгармонии. Он упомянул о том, что шаркающие сервиторы или парящие херувимы способны действовать как передвижные метчики, стягиваясь в определенные точки и добавляя в мелодию тревожные ноты или контргармонии для модуляции предупреждения. Он разъяснил, как вибрации воздуха поют в его ушах и сознании, с невероятной точностью настраивая восприятие, удерживая ясные псайк-голоса Бастиона в гармонии и равновесии.

Кальпурния не делала записей и потом не могла вспомнить всех имен и мест, мелькавших в разговоре с мастером-дозорным. Когда Шевенн спросил, удовлетворена ли она услышанным, и арбитр наконец кивнула в ответ, его смена в надзорном зале ещё не закончилась. Шира и Торма оставили астропата висеть в его клетке-шезлонге, в воздухе, полном звуков.

Уходя, Кальпурния была уверена, что нечто ускользнуло от её внимания. Эта мысль мучила Ширу, и она пыталась разобраться с проблемой, поднимаясь вместе с Иланте из надзорного зала, но не сумела. То же самое чувство преследовало арбитра-сеньорис с момента, когда они вошли в донжон; ко времени возвращения в галереи оно уже исчезло в общей массе других ощущений, мелькавших у неё в голове.

Мастер-дозорный Шевенн отправил за двумя уходящими женщинами свободный отросток сознания. Много лет назад псайкер лишился большинства физических ощущений, выжженных из его нервных окончаний могучим белым огнем. При этом его психическое восприятие развилось настолько, что астропат сумел уловить нотку аромата, оставшегося на воротнике Иланте, слабый блеск панциря Кальпурнии, текстуру волос и почти незаметные следы боли во лбу, руке и бедре арбитра – настолько давней, что Шира, наверное, уже и не чувствовала её.

Шевенн уже давно и окончательно перестал стремиться к посту Мастера. Разумы некоторых астропатов только крепли за годы усилий, связанных с приемом и передачей межзвездных сообщений, но это не относилось к мастеру-дозорному. За все эти десятилетия в гнездах, где варп-ветра пытались выдуть его рассудок через уши, сознание псайкера растянулось и истончилось. Согласно неоспоримому закону, Мастером Башни мог быть только полноценный астропат, а Шевенна уже не привлекала подобная работа. Висеть в клетке мастера-дозорного, использовать совершенный психический контроль, приобретенный в гнездах – вот в чем заключалось его призвание, и псайкер верил, что оно подходит ему лучше всего. И ничего не изменится, пока горнило, распаленное в нем Связыванием души, не погаснет, и дух астропата не отправится к Императору во второй и последний раз.