Слепой. Выстрелы в темноте

– По крайней мере, не здесь. Мне кажется, важно и климат сменить. Лучше всего санаторий в горах.

– Рано об этом говорить, надо еще выкарабкаться живыми и невредимыми.

– Уму непостижимо. Любая из наших семей могла оказаться на их месте…

– Я о своей охране лучшего мнения. Они бы не повели себя так бездарно. Не знаю, как все было организовано у Никиты, но я боюсь, он отдал кадровую политику кому-то на откуп.

Настраивая инструменты перед выступлением, музыканты старались не издавать слишком громких звуков, чтобы не побеспокоить участников трапезы в соседней комнате. Поэтому Глеб мог слышать голоса вполне отчетливо.

– Кто в состоянии работать у себя самого начальником отдела кадров? Хочешь не хочешь, он большинство вопросов должен передоверять. Суть управления в делегировании полномочий.

– Есть служба безопасности компании, есть личная охрана. Надо разделять две эти вещи. Никита этого не делал.

– Предлагаю немного отвлечься. Все мы тяжело переживаем за Дашу, Ольгу и Никиту. Лично мы дома ни о чем другом говорить не в состоянии.

– У нас то же самое.

– Нужно сделать над собой усилие, перевести дух. Поверьте, это не кощунство. Вместе всплыть на поверхность и глотнуть воздуха, перед тем как снова погрузиться в беспокойство и тревогу.

– Вот у Абросимовых такой возможности нет.

– Ну хорошо. Давай сейчас из солидарности добровольно передадим себя в руки той же банды. Правда, их не так просто найти. Но можно поместить объявление в газете: «Будем ждать вас ночью в таком-то месте, без охраны, с сухим пайком на первые два дня».

– Можно довести до абсурда и высмеять все, даже самые святые чувства.

– Да я не смеюсь. Я расстроен больше тебя. Потому я и хочу отвлечься, что принимаю это дело очень близко к сердцу. Им там очень плохо, очень трудно. Но нашей вины в этом нет.

– Я «за». Давайте постараемся поговорить о чем-нибудь другом.

Разговор со скрипом переключился на чью-то свадьбу, на покупку кем-то из общих знакомых дома в Испании. Глеб обратил внимание, что музыканты уже расселись, а для него не хватает стула. Сидячих мест для слушателей было тоже шесть. «Три супружеские пары, – прикинул Глеб. – Все заранее рассчитано». Пришлось покинуть зал с колоннами – крохотный по сравнению с концертными залами, но очень внушительный для частного дома. Постаравшись никому не попасться на глаза, он отыскал для себя стул и уселся во второй музыкантский ряд.

– Проверка еще не закончена? – спросил его сосед-виолончелист с черной бородкой-эспаньолкой. – По-моему, уже понятно, что охрана опростоволосилась.

Глеб кивнул со сдержанной улыбкой, но счел нужным уточнить:

– Подожду еще немного. Может, они еще почуют неладное.

Зажав свою немую скрипку между левым плечом и подбородком, он несколько раз взмахнул над ней смычком.

– Вот как надо, – обернулся к Глебу один из трех скрипачей, осторожно поправив руку.

Слушатели друг за другом входили в зал. Кто-то с бокалом в руках, кто-то с сигаретой и чашкой горячего кофе. Глеб попробовал прилепить фамилии к мужчинам, разобраться с супружескими парами. Но главное его внимание все-таки было обращено на самого себя, на свое соответствие образу музыканта.

На всякий случай он готовился к тому, что в нем опознают новое лицо, зададут вопрос. Но подтвердилось другое предположение: личности музыкантов никого не интересовали, вызывали не больше внимания, чем детали интерьера.

Женщины с обычным для них вниманием к мелким деталям иногда задерживали взгляд на грифе контрабаса, на застывшем в готовности смычке. У одной, высокой, с признаками подтяжки на лице, внимание переключалось на круглые очки левого из скрипачей, у другой, с бриллиантовыми серьгами, – на серебристую седину скрипача справа. Но разглядеть человека за россыпью характерных мелочей не старался никто.

Мужчины тем более воспринимали камерный ансамбль просто как источник звука. Один смотрел в потолок, другой в бокал, третий, занятый своими мыслями, таращился в пустоту.

Программа была продумана и заказана соответственно обстоятельствам. Понятно, что веселых вальсов и мазурок она не могла в себя включать. Но нагнетать атмосферу исполнением траурных маршей и реквиемов хозяину дома тоже не хотелось. В результате выбор был сделан в пользу серьезной, непростой для восприятия музыки. Даже будучи знатоком и любителем классики, Глеб с трудом улавливал нить музыкальной мысли.

Впрочем, сложность очень помогла «скрипачу»: исполнение ритмичной музыки вроде вальса требует синхронности в движениях смычков, и ее отсутствие мгновенно бросилось бы в глаза.

Никто не слушал музыку самозабвенно и сосредоточенно, отрешившись от всего земного. Время от времени возникали разговоры вполголоса, общая беседа раздробилась на крохотные междусобойчики. Острота сиверовского слуха, конечно, уступала остроте зрения, но все же ему удавалось кое-что расслышать.

Сам он с непроницаемым видом вел свою воображаемую партию, но в общем звучании шести инструментов неподготовленному слушателю очень трудно было понять, что седьмой молчит.