Слепой. Выстрелы в темноте

– Конечно. Осуждала отца и мать – сплошное фарисейство, постоянная ложь. Никому не нужное внешнее соблюдение приличий при полном равнодушии друг к другу. Живут на своей планете – рядовые россияне для них вроде племени мумба-юмба. Я говорил ей, что так нельзя. Осуждать их и жить под одной крышей, пользоваться их грязными деньгами. Самое обидное: она почти решилась, и тут вдруг…

– Не говорила, что у отца есть враги, что ему угрожали?

– Да там у них каждый против всех и все против каждого. Пауки в банке. Ей нет дела до его врагов, его конкурентов. Она живет своей жизнью, предки – своей. В кои веки оказались вместе в одной машине, и на тебе.

– Чего ты хотел от второго Абросимова?

– Хотел предупредить, чтобы не тянул – сразу платил, сколько требуют. Если милиция до них дорвется, может всякое случиться.

– Еще ходил к кому-нибудь?

– К кому? К самим «борцам с преступностью»? Если б они с бандитами или со «скинами» так успешно боролись, как с нами.

В глазах Ильи светилась абсолютная убежденность в своей правоте – убежденность, которая позволяет горы свернуть. Слепого всегда тревожил отблеск искренней веры в глазах. Верить со всем жаром во что-то небесное или земное… Лучше не надо. Лучше быть в этом мире холодным, чем горячим. Быть просто верным без лишнего пафоса – присяге, слову, женщине. Все остальное от лукавого.

Скоро в разговоре мелькнул интересный факт. Когда-то Даша сама собиралась сымитировать собственное похищение.

– Говорила, что родителей можно нагреть. Конечно, они отгорожены от нее стеной, они чужды ей во всех смыслах. Но раскошелятся обязательно.

Для них будет вопросом престижа выкупить собственную дочь. На эти деньги мы могли бы даже издавать журнал. Мне это показалось неправильным. Если бы дело выяснилось, власти облили бы всю организацию помоями. Мы потом вовек бы не отмылись. Не знаю, предлагала ли она эту идею кому-нибудь еще. Со мной она больше не говорила.

– Но ты бы знал, если б такое замутили?

– И вы бы знали. У нас самодеятельностью не занимаются, особенно со стрельбой. Не знаю, как у вас, у нас здесь обыски каждый месяц. Только и ждут подвести под статью.

* * *

Брателло шел как в бреду по ночному лесу. Сквозь заросли просвечивали то неподвижные огни домов, то движущиеся огоньки трассы. Он очень смутно представлял себе, где сейчас находится и в правильном ли направлении движется.

Все небо было сплошь затянуто облаками, да он и не умел ориентироваться по звездам. Правда, одна половина небосвода отсвечивала оранжевым – это был знак ночного горячечного дыхания огромного города. Зарево вроде бы давало ориентир, но Брателло уже не мог вспомнить, где находится Москва – на востоке или юго-западе.

Споткнувшись о корень, выброшенный деревом далеко вперед, он упал и тут же заснул. Проснулся от странного треска. Пока он мучительно пытался определить, что это за звук, тот прекратился. Брателло снова провалился в сон и во сне сообразил, что слышал мотоцикл. Он смог даже понять, насколько мотоцикл мог бы быть ему полезен, – во сне ни боль, ни усталость не мешали думать.

Он приказал себе открыть глаза. Встал на ноги, но не спешил выпрямляться в полный рост. Осмотрелся в надежде, что мотоциклист где-то близко. Никаких признаков живой души поблизости. Но Брателло отчетливо помнил: он слышал приближающийся рокот движка, но не слышал затихающего вдали.

Пригнувшись, он двинулся вперед. Взял чуть правей, потом забрал влево. Он боялся уйти далеко, потерять место, где ему улыбнулась удача, где какой-то лох свернул на своем «байке» на природу.

Вдруг он увидел у себя под ногами свежий след между деревьями и вскоре заметил впереди небольшую палатку. Мотоцикл стоял рядом.

Из палатки доносился глуповатый женский смех. Потом он затих, сменившись густым сопением. Тихо увести этого коня нечего было и думать. Да и заявления от потерпевших ему не нужны. В первый момент промелькнула мысль привязать обоих к дереву, напихать в рот какого-нибудь тряпья, чтобы не орали.

Или не усложнять себе жизнь?

Приоткрыв дулом пистолета полог палатки, он увидел крепкую волосатую задницу, ритмично двигавшуюся вверх и вниз. И понял, что выбора нет – этого быка он и здоровый не одолеет.

После выстрела в спину байкер свалился со своей девушки на бок. Его кожаная жилетка была расстегнута, на груди красовалась замысловатая татуировка. Девица застыла в шоке с широко раскрытым ртом. Брателло выстрелил ей в лоб и подошел к мотоциклу. «Ямаха» стояла развернутой задом к палатке, и Брателло не мог видеть, как оттуда вырвался громадный байкер. Он выскочил совершенно бесшумно, как привидение, будто душа его уже отлетела на небеса и тело обрело новую плоть. Но она обладала той же массой и теми же мускулами, что и прежняя. Вцепившись сзади в шею Брателло, байкер стащил его на землю и подмял под себя. Сто с лишним килограммов веса так сдавили грудную клетку, что удушье в трубопроводе показалось райским блаженством.

Но байкер этим не ограничился. Его здоровенные клешни давили и мяли Брателло, как тряпичную куклу. Он пускал изо рта кровавую пену, которая заливала Брателло глаза.