Слепой секундант

Этот город он сперва невзлюбил. В детстве, в Москве, ему нравилось больше — там он поздоровел и окреп. Потом, уже став гвардейцем, проникся общим убеждением: служить и делать карьеру можно только в столице, где свет, где двор. Столица была роскошна и помпезна, как хорошо устроенный и вышколенный полковой оркестр. Но там же были и тетки со своими дуростями: то снабжали деньгами, то корили за расточительность, то делали дорогие подарки, то требовали вечной за это признательности. В армию он сбежал — и там за два года все же соскучился по столице.

Покатавшись и решив, что вражьи шпионы, утянув из церкви письмо, более за ним не гонятся, он велел везти себя на Большую Мещанскую, к лавке мадам Бонно.

Мадам Бонно с виду казалась обычной бойкой француженкой, далеко не красавицей — если по русским меркам, потому что именно парижский прононс француженка родом из Москвы освоила в совершенстве. Андрей назвал имя Венецкого и был препровожден в задние комнаты.

Там он, положив на консоль золотой империал, деньги немалые, потребовал услуги: чтобы мадам запомнила, что следует написать в записке, а саму записку Венецкому изготовила дня через два, не ранее. Слова были просты: «Граф, пришлите Скапена к доктору». Даже ежели Андрея выследили до модной лавки, то сидеть на пороге и ждать, пока мадам Бонно напишет по-французски записочку, уж точно не станут.

Потом Андрей поехал к Граве и без свидетелей назвал свой новый адрес.

— Только, Христа ради, не записывай. Придет человек от Венецкого — ему скажешь. И пусть исхитрится — за домом, где я сдуру поселился рядом с Валером, следят.

— Они?

— Они.

— Ну так съезжай ночью.

— Нет. Сейчас они меня не тронут — будут ждать, чего еще вытворю. Пусть караулят. Надобно придумать, как ты известишь меня, если Гиацинта что-то разведает.

Граве задумался.

— Я пришлю тебе рецепт глазных капель. Рецепт будет по-латыни…

— Полагаешь, я помню хоть дюжину латинских слов?

— Зачем слова? Если она узнает, когда намечена свадьба Поздняковой, то я впишу цифры — месяц и число.

— А если она отыщет Машины письма?

— Ну, тогда… в рецепте ни единой цифры не будет.

Теперь оставалось лишь ждать.

* * *

Нет худа без добра — вечером на столицу опустился туман, предвещавший оттепель, наутро слякоть завладела городом, и петербуржцы поздравляли друг дружку: вот и настала истинно петербуржская зима. Два дня спустя опять похолодало, разом приморозило, случился изумительный гололед.

В такую погоду лучше не выезжать — и Андрей, взяв у Валера книжки, заставил Фофаню читать вслух. У Валера нашлись «Еженедельные известия Вольного экономического общества», «Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка» — сочинение Болтина, «Бабушкины сказки» Друковцова — словом, литература разномастная. Слушать экономические рассуждения в исполнении Фофани было особым лакомством — ни один ярмарочный дед, доводящий на Масленицу публику в балаганах до икоты от неумеренного хохота, не справился бы с чтением лучше. Кроме того, Андрей все это время, как предписывал Граве, лежал. И это тоже соответствовало поговорке: нет худа без добра.

Трудно было ждать от благонамеренного журнала сюрпризов. Однако Фофанин глаз именно сюрприз и отыскал.

— «Слепой с фонарем», — прочитал он и добавил: — Сказка господина Тучкова.

Фофаня, заинтересовавшись, даже попытался голосом изобразить разные характеры: простака-прохожего и мудрого слепца:

«На что тебе, слепой, фонарь с собою брать?
И в ночь и в день равно ты видишь свет не вдвое».
Старик ему на то: «Оставь меня в покое
И знай, что я фонарь ношу не для себя,
Но для других людей, похожих на тебя,
При свете чтоб они поосторожней были
И чтобы моего кувшина не разбили».

Выдержав паузу, Фофаня изрек истинную мораль:

Хоть, кажется, в свече слепому нужды нет,
Но он, неся огонь, другим являет свет…

Пришел с конюшни Тимошка и доложил: когда шел на колодезь за водой, пристал человек, сказывал — носит книжки на продажу, и любопытствовал, не угодно ли барину купить про хитроумные подвиги плутня-лакея Скапена. Андрей тут же выставил в прихожую Фофаню и призвал Еремея.

— Ну-ка, придумай, как сего книгоношу к нам тайно провести. Чтобы враги наши и не подумали на него, — велел Андрей. — Кем бы его переодеть, чтобы никому и в голову не пришло его останавливать или следить за ним?

— Бабой! — был ответ.

— А что? Нам давно пора уговориться с бабой, чтобы белье стирала, — согласился Андрей.

На следующий день в гости пожаловала крикливая толстуха. О том, что она обучалась стирать и утюжить тонкое белье у прачки-голландки, слышал весь дом. «Скапен» графа Венецкого так отменно исполнял роль, что Фофанино сердце не выдержало:

— Вылитая моя Матрена Никитишна! Дождался! Именно такова!