Слепой секундант

— Я, как положено доброму немцу, склонен к разумной бережливости, но ваш совет… — продолжать Граве не стал, но Андрей и так понял: он уже ломает голову, как бы поскорее обзавестись хоть санками с лошадкой, чтобы красиво привезти Гиацинту к графине.

Когда доктор уехал, Еремей, усмехаясь, обратился к питомцу:

— А что, коли и нам выезд поменять? В таком возке только чертям ночью за дровами ездить.

— Возок, говоришь… Вот что, дяденька. Сейчас мы поедем в конюшни Измайловского полка. Ты там для начала Тимошку со старыми конюхами познакомь, это ему пригодится. А потом — выспроси, не продает ли кто пару лошадок, неказистых, но резвых. Наши-то пятнадцать верст по хорошей дороге, по реке, больше часа тащились. Скажешь, нет?

— А наших куда девать?

— Может, в деревне какому-нибудь безлошадному бедняку просто подарим во славу Божию… — он вспомнил «царя на коне».

— Это бы хорошо, — одобрил дядька. — Это, глядишь, зачтется.

— Еремей Павлович, я не о том думаю, что зачлось бы, а о том — чтобы на скотину лишних денег не тратить. Да и негде нам четырех лошадей держать.

— Так ведь безлошадному коней кормить нечем и не на что.

— Ну, дадим им приданое.

Все же «царь на коне» застрял в памяти и даже вызывал некое беспокойство совести.

Старые конюхи приняли Андрея любезно и радушно. Тут же послали парнишек туда, сюда, потом вспомнили — вроде майор Саломатов собирался покупать хорошую пару и взял с собой, чтобы посмотреть и оценить, конюха Кондратия, но вид лошадей его не устроил. Нашли Кондратия, как раз накануне свалившегося с горячкой, выспросили, и к вечеру Андрея уже везли домой два славных караковых мерина-шестилетки; не та запряжка, чтобы по Невскому щеголять, но знающие люди сказали, что кони добрые и резвые.

Тимошка от беседы со знатоками совсем ошалел — он получил множество советов, которые очень плохо улеглись в голове, и едва не своротил возок в придорожную канаву — хоть и присыпанную снегом, однако достаточно глубокую. Фофаня попросил денег — отслужить молебен святителю Модесту, патриарху Иерусалимскому; он-де покровитель всякой скотины. А Соломин подошел к коням, протянул на ладони каждому по куску присоленного хлеба, ладонь дважды наполнилась горячим дыханием, и это было радостно. Живое тепло согрело душу ненадолго, и все же…

Андрей беспокоился о Гиацинте и решил со всей своей свитой побывать на похоронах ее законного батюшки. Там могло собраться множество народа — а в толпу замешались бы те, для кого девушка представляла опасность. Не сам маркиз де Пурсоньяк, так его клевреты и наемники, что гораздо хуже: маркиза, по крайней мере, Гиацинта могла бы узнать. Но Элиза, ее матушка, тоже тревожилась и поступила разумно: девица и в церкви на отпевании, и на кладбище со всех сторон была окружена домашними женщинами; чтобы пробиться к ней, понадобилась бы турецкая кавалерийская атака.

Андрей стоял поодаль, у ограды, придерживаясь за Еремеево плечо, а Фофаня залез на самую ограду и оттуда докладывал диспозицию.

— А вдовушка-то и не думает выть. Не то что к могилке раскрытой рваться, чтобы за руки хватали и не пускали. Повыла бы хоть. Грех вот так с мужем прощаться, — неодобрительно рассуждал он. — Три слезинки проронила и думает — зачтется ей!

— Какова она собой? — спросил Андрей.

— Никакого дородства. Махонькая, плюгавенькая…

К ним подошел Валер. Соблюдая благопристойность, он к своей Элизе не подходил, держался в сторонке.

— Отсюда поедем ко мне, — сказал он. — Помянем покойника чем Бог послал. И будем ждать записочки от Элизы.

Служитель Валера, Игнат, к их приезду держал на краю кухонной плиты горячий обед.

Андрею за столом все еще требовалась помощь дядьки. Дома расположение предметов было уже знакомо, Еремей не вносил в него никаких новшеств, а тут вокруг Андрея вдруг образовался чужой и враждебный мир. Ложка устремлялась не туда, вилка пролетала в двух вершках от миски. Поэтому Андрей стал злиться — легкостью бытия он был обязан дядьке, который безмолвно подсовывал под руку нужные предметы и не допустил бы, чтобы с вилки сорвался на колени кусок. Валер уж не знал, как быть с сердитым гостем, но тут принесли долгожданную записочку.

Элиза сообщала, что все обдумала и готова спрятать дочь в надежном месте. Для родни — Гиацинта поедет к московской двоюродной бабке, и если вымогатели об этом пронюхают — пусть скачут в Москву, скатертью дорога. Девушку следовало забрать на следующую ночь.

— Валер, надобно известить Граве, — сказал Андрей. — Ежели он еще не соблазнил графиню ролью покровительницы, пусть поторопится. Садитесь, пишите ему…

Через час принесли ответ от Граве, написанный на превосходном немецком.

— Трус разнесчастный, — обругал его Андрей. — Своим же пишет, не кому-либо…

— Так дайте мне, я до аптекаря добегу. Заплачу, он вслух прочитает, — сообразил Фофаня.

— Точно! Коли аптекари разбирают те каракули, которыми доктора пишут рецепты, то и с этим посланием управятся! — обрадовался Валер. — А можно сделать лучше — позвать сюда аптекарского ученика, он же и ответ напишет.

Так и сделали.