Слепой секундант

Тут только до Андрея дошло, что девица не просто балуется, играя роль дитяти, а самым натуральным образом за ним «машет». Модное словечко это явилось в свете непонятно откуда. Умные люди предполагали, что всему виной язык веера, им передавались любовникам или постылым поклонникам краткие сообщения. Махать веером можно было с высоким смыслом: закрывая его — сказать «нет», раскрывая — «да», быстро трепещущим жестом передать волнение, медленно трепещущим — поощрение. Про затеявших страстный роман судачили, что меж ними «великое махание». «Он за ней машет», «она за ним машет», — говорили в свете, и никаких разъяснений не требовалось.

Андрей растерялся.

— Предлагаю считать меня братцем, — сказал он, — и в качестве такового всячески ценить и уважать…

— Я готова, готова!

— Тогда слушайте… — и Андрей стал пересказывать историю женитьбы графа Венецкого.

Гиацинта, как и положено юной девице, у которой на уме лишь кавалеры и поцелуи, слушала, затаив дыхание. Так и доехали до Гончарной.

Граве мало того что не спал, ожидая гостью, так еще и собственноручно сварил кофей на спиртовке и каких-то немецких заедок ей припас, марципановых ягнят, орешков, угощения хватило бы на весь Смольный институт. Но «махать» за Гиацинтой даже не пытался — явил отчего-то крайнюю степень высокомерия, сам же усадил девушку за стол — и сам же принялся торопить; отчего-то стал насмешничать над ее платьем. Андрей даже растерялся — он знал, что кавалер, вздумавший обхаживать девицу, бывает неуклюж и нелеп, но Граве всех, кого Андрей мог припомнить, переплюнул.

Наконец Тимошка отвез Гиацинту с доктором к Венецким и вернулся за барином.

— Ты не заметил — никто за тобой не увязался? — спросил Андрей.

— Вроде нет. Да мы скоро ехали, — похвастался Тимошка, с первого взгляда полюбивший новых коней. — Извозчик бы и не угнался.

— Коли так — вези меня домой.

По дороге Андрей думал, что неплохо бы наладить присмотр за особняком Венецких. В тот день, когда у молодого графа достанет мужества доложить матушке о венчании, возможны всякие недоразумения. Графиня может поднять шум на всю столицу, а может и потребовать к себе невестку, чтобы принять в распростертые объятия. С другой стороны, неплохо бы убедиться, что о переселении Гиацинты в особняк известно только Валеру, Элизе, Граве, Тимошке и самому Андрею.

Конечно, Граве представил Гиацинту под вымышленным именем (Андрей снабдил его сведениями о своей курской родне). Однако по случаю поста в особняке будут бывать старухи и убогие вдовы, кто-то может опознать девушку и раструбить странную новость на всю столицу, причем госпожа Венецкая узнает об этом последней. А ведь у неприятеля после пропажи шкатулы ушки на макушке…

Поспав немного и поев, Андрей устроил военный совет. Он прямо высказал дядьке и Фофане свои подозрения.

— И я полагаю, что надобно потолковать с гостинодворскими молодцами, — сказал он. — Отыскать Анисима, пусть поможет сговориться. Мы должны убедиться, что ни днем, ни ночью возле особняка не появляются подозрительные особы. А ежели появятся…

Особняк Венецких был еще в прошлое царствование построен на Захарьевской. Вроде и на отшибе, но место хорошее, перед зданием просторный курдонер[11], все необходимые службы. Но, чтобы взять под присмотр все ходы и выходы, потребовалась бы рота обученных солдат, о чем Еремей с Фофаней и доложили барину, когда возок, объехав особняк, вернулся туда, откуда начал путь, — к строящемуся дворцу, который должен был именоваться Таврическим.

— Как охраняется особняк? — спросил Андрей. — Фофаня, я к тебе адресуюсь. Кабы ты вздумал обокрасть графиню Венецкую, с чего бы начал?

Еремей расхохотался.

— Да господи боже мой… — отвечал Фофаня. — Тут сто способов есть! Это гостинодворскую лавку обчистить непросто, потому как сторожат ее молодцы, друг дружку знающие, и коли что — им перед хозяином отвечать. Опростоволосятся — выгонит хозяин в тычки, а другие не наймут. Но в богатом доме дворня твердо знает, что не выгонят, потому что она, дворня, денег стоит. Ну, высечь барин прикажет, ну, в деревню сошлет, а с голоду помереть не даст. Да я сейчас взбегу на крыльцо, крикну, что от госпожи Ивановой, записка к ее сиятельству, и меня в сени впустят. А в сенях я что иное брякну — может, повара примусь искать, мол, в лавке свежие устерсы получены и велено графскому повару первому предложить…

— Черт бы тебя драл, Фофаня! — хохоча, воскликнул Еремей. — Да ты чистое сокровище!

— Пройдись вокруг, поищи, где бы неприятель мог проникнуть в сию крепость, — велел Андрей. — Да помни — преподобный Феофан за тобой с небес следит.

— Да помню я, помню… — вмиг поскучнев, отвечал Фофаня.

Полчаса спустя он рассказал, как можно взять особняк штурмом с заднего двора и крыши каретного сарая.