Слепой секундант

— Да на черта эти бабы сдались? — философски спросил Еремей. — Смолоду оно вроде и ничего, а как поумнеешь, так и видишь — ничего в них путного нет, один визг и суета. Так-то, баринок мой разлюбезный, и нонешняя госпожа Венецкая новоявленная лет через пять будет точно так же на мужа визжать и девок по щекам бить, как твои тетушки, не к ночи будь помянуты, — о том, что тетки, не колеблясь, послали с ним племяннику пятьсот рублей, он умолчал.

А Тимошка просто вздохнул. Он успел перемолвиться словечком с Дуняшкой, успел даже ручку пожать, но их разлучили, и будет ли встреча — неведомо.

* * *

Возок миновал Каменный остров, свернув к югу, миновал Аптекарский, и тут Фофаня закричал:

— Стой, Тимошенька, стой! Сподобились, сподобились!

— Что там стряслось? — спросил Еремей, отворив дверь возка.

Фофаня, никому ничего не объясняя, соскочил на лед и побежал к темневшему впереди невнятному комочку.

Еремей прищурился, стараясь разобрать, что там такое.

— Баринок мой разлюбезный, да он умом повредился!

— Как ты догадался?

— Так на льду — то ли узел с тряпьем, то ли что похожее, а он на коленки пал и к этому самому ползет.

— Подождем, — решил Андрей. — Долго он на льду на коленках не простоит. Не до такой же степени дурак.

Андрей оказался прав — Фофаня очень скоро поднялся на ноги и замахал, призывая: езжайте сюда, дело важное!

Возок медленно подкатил к Фофане.

— Велик Господь! — возгласил Фофаня с тем отчаянным восторгом, который уже был хорошо знаком Андрею. — Призрел на мое сиротство! Послал утешение! Еремей Павлович, это ж Андрей Федорович!

Тряпичный ком пошевелился, явилось сухое лицо.

— И впрямь человек, — сообщил Еремей питомцу. — Стоит на льду в земном поклоне. И, я чай, уже давно стоит.

— Это ж молитвенник за нас, грешных, за весь Петербург молитвенник! Его молитвами город стоит! А то бы давно утоп! — продолжал восклицать Фофаня. — Святая душенька! Насквозь каждого видит!

— И что же твой молитвенник в тебе видит? — полюбопытствовал Андрей, которого стремление Фофани облобызать каждого нищенствующего безумца уже даже не развлекало.

— Грешен я и в Царствии Небесном доли не имею…

— Так прямо тебе о том сказано?

— Зачем говорить? — Фофаня достал из-за пазухи кошель, вынул монетку. — Вот — полушка. Андрей Федорович, возьми полушку, помолись за меня, убогого, — он попытался всунуть монетку в руку молитвеннику, но тот как-то очень ловко увернулся. — Вот! Вот! Не берет! — даже с каким-то отчаянным торжеством возгласил Фофаня. — Только у праведников милостыньку берет! Только у них! Только копеечку! Андрей Федорович, помолись обо мне, грешном, за всех молишься, и меня помяни, убогого Феофана…

Молитвенник поднялся. Был он мал ростом, под одеждой — худ и едва ли не невесом.

— Андрей! — позвал он. — А у меня для тебя есть царь на коне, — голос был хриплый, но совершенно не мужской.

— Баринок мой разлюбезный, да это ж юродивая! Помнишь, в полку толковали — ходит в мужском платье, велит звать себя мужским именем? — Еремей даже обрадовался, что вспомнил лицо из прошлой, столичной, гвардейской жизни питомца. — Она еще вдове майора Шенберга предрекла, что та в наводнение всего имущества лишится, так и вышло…

— Андрей, возьми во славу Божию, — юродивая подошла к распахнутой дверце возка, нашла руку барина, сдернула с нее рукавицу и втиснула в ладонь монетку. — Тут царь на коне. А я за тебя молиться стану, — она повернулась и пошла прочь.

— Что за царь? — спросил озадаченный Андрей.

Дядька взял у него монету, разглядел под фонарем.

— Да копейка же, а на ней — святой Егорий со змеем. Егорий на коне, как водится…

— Господь чудо явил, — перебил его Фофаня. — Коли кому Андрей Федорович копейку даст, у того любое дело спорится, враги от него отступаются, пуля и штык его не берут, в лавке — прибыль, в дому — дитя нарождается!

— Чудо будет, коли я вмиг прозрею, — прервал его Андрей. — Тогда уверую в чудеса от юродивых.

— Так ведь точно по ее слову делается, — словно сам себе не веря, тихо сказал Еремей. — Она у купца милостыню не приняла, сказала — детей своих лучше покорми, у тебя дети с голоду мрут, и что же? Явилось, что у него два байстрючонка в нищете растут. А тебе, вишь, царя на коне дала.

— Коли он тебе так дорог, забирай.

Еремей спрятал монетку в подвесной карман внутри возка. Дальше ехали молча. Фофаня, сидя рядом с Тимошкой, дулся и вздыхал. Еремей в возке отвернулся от питомца. Он не так пылко обожал городских безумцев, как Фофаня, но Андрей Федорович в его глазах был особой почтенной. Историю молодой вдовы, после смерти мужа надевшей его мундир и принявшей его имя, Еремей в общих чертах знал и огорчался, что питомец так неприкрыто вольнодумствует.

Андрей же едва сдержал возмущение, когда ему стали толковать о чуде. Выпрашивать чудо у Бога — этого еще недоставало! Таскать с собой копейку, как деревенская баба — ладанку с непонятным содержимым, это почти то же, что верить в ватку, пропитанную освященным маслицем, более, чем в Божье слово. А то, что чуда все-таки хотелось, раздражало его безмерно…

* * *