Ещё утром голубое небо над городом превратилось в тёмно-синее, будто в него добавили сажи. В полдень с северо-запада приплыли редкие облака. Часам к трём пополудни они превратились в тучи, похожие на гигантских черепах, отбрасывающих тень. И только к вечеру в них накопилась свинцовая тяжесть, грозящая пролиться дождём. Но его всё не было.
Одна из таких туч висела над Барятинской. А в саду Ардашевых, несмотря возможную непогоду, собирали вечерний чай и уже вынесли в беседку пузатый самовар. Он стоял на приставном столике и важно дымил.
Ольга Ивановна наблюдала, как у основного стола суетилась горничная, расставляя продолговатые сухарницы с миндальным печеньем, хрустальные тарелочки с нарезанным лимоном, маслёнки со сливочным и пармезанным маслом. На круглом блюде веером выкладывались мясные закуски: тонкие ломтики ветчины, телятины и языка. А рядом начал пускать слезу голландский сыр, соседствующий с осетинским и швейцарским. Султанские финики, ломтики груши в сахаре и рябиновая пастила ждали своего часа. Не обошлось без абрикосового, царского крыжовенного и знаменитого киевского сухого варенья. Халва и рахат-лукум заняли места рядом с белыми булками и бабами. «Мартель» и старейший ром «Mount Gay» не скучали в компании мараскина, ратафии и шартреза. Но — самое главное! — в центре стола возвышался торт величиной с ведро.
Ферапонт и Анна гуляли по каменным дорожкам сада. Псаломщик шествовал важно, заложив руки за спину, и о чём-то рассуждал с серьёзным видом. Он перестал сутулится и от этого казался статным. Барышня слушала его внимательно и изредка кивала. Пара находилась под пристальным наблюдением двух господ, сидящих в плетёных креслах.
— Уведёт девку у сына, как пить дать уведёт, — вынув изо рта чубук и, волнуясь, точно на скачках, выговорил старший Ардашев.
— Не скажѝте, — произнёс Дубицкий. — Он же блаженный.
— Блаженный-то блаженный, а монашеский постриг не принял.
— А где Клим?
— Да шут его знает. Носится где-то. Но к шести обещал быть.
Гром, мирно дремавший под креслом хозяина, вдруг выскочил и понёсся к забору.
Вскоре, в компании щенка, появился и Клим. Вид у него был усталый, но довольный. Он приблизился к Дубицкому и протянул руку:
— Добрый вечер, Павел Петрович! Рад вас видеть.
— Взаимно, Клим Пантелеевич! — ответил на рукопожатие купец и вновь опустился в кресло
— Где тебя носило? Мы с матерью уже волноваться начали.
— По делам мотался.
— Это какие же у тебя дела, кроме уголовных?
— Ими, как раз, и занимался.
— И как? Удачно?
— Сейчас увидим. Сдаётся мне, что раскрыты все три преступления, — шепнул сын на ухо отцу.
Родитель, выронив на пол от удивления чубук, спросил хрипло:
— Кем раскрыты?
— Мною.
— А полиции об этом известно?
— Пока нет, но скоро узнают.
— А нам расскажешь?
— С удовольствием, но я бы чая сперва выпил и съел бы чего-нибудь. Весь день в дороге, в пыли… Умыться только и успел.
— Ох и любишь ты любопытство разогревать! Я же теперь изжогой изойду, пока не узнаю.
Ферапонт и Анна, увидев Клима, направились к столу.
— Моё почтение, Анна и Ферапонт!
— Рада вас видеть! Вас не было весь день, и мы очень по вам скучали.
— Это действительно так, — подтвердил псаломщик. — Куда вы уезжали?..
Громогласный, точно раздавшейся на армейском плацу голос хозяина, прервал беседу молодых людей:
— Отставить разговоры! Прошу за стол! Отмечаем нашу судебную победу!
Повиновались все, кроме горничной, попытавшейся сесть на стоящую поодаль табуретку.
— Глафира, даже и не думай убегать, — погрозив указательным пальцем, предупредил старший Ардашев. — Торт и на тебя рассчитан. Я об этом даже Ферапонта предупредил.
— Пантелей Архипович, я в сторонке посижу, пока вы почаёвничаете… Вдруг подать, что-то придётся… А тортик потом отведаю, когда со стола уберу.
— Отставить пререкаться!
— Лучше я чай начну разливать…
— Поступай, как знаешь. Больше уговаривать не стану.
За столом возникла знакомая каждому приятная суета, когда звук столовых приборов перемешивается с приятными вопросами: «А вам что положить?», «Благодарю, мне, если можно кусочек ветчины и сыр», «А я вот давно хотел угоститься телятинкой. С неё, пожалуй, и начну…».
— Мне вчера свежий анекдот в думе рассказали. Правда, он с политическим душком, — начал старший Ардашев. — Заходит в ресторацию известный в городе либерал. Выбирая заказ, спрашивает у официанта:
— А бараньи языки свежие?
— Не извольте беспокоиться. Второго дня ещё к демократическим реформам призывали.
Раздались редкие смешки.