Слепой поводырь

Ладони, лежавшие у Плешивцева на коленях, вдруг задвигались, и на шее заходил кадык. Он выпучил глаза и, подавившись слюной, закашлялся.

— Владимир Алексеевич, не сочтите за труд, налейте подозреваемому воды, — закурив сигару, попросил полицмейстер.

Осушив стакан, Плешивцев задышал часто, будто бежал от погони. Вытерев мятым платком пот со лба, он промямлил вопросительно:

— Осмелюсь осведомиться, Ваше высокоблагородие, в каком таком преступлении меня подозревают?

— А вы не знаете? — усмехнулся полицмейстер. — Или, может, вздумали с нами в «Угадай-ку»[48] поиграть? А?

— Никак нет-с.

— Тогда поведайте нам о вашем конфликте с ныне покойным господином Вельдманом.

— А никакого конфликта и не было, — потупив глаза в пол, проронил молодой человек.

— Разве? Весь город судачит о вашем дурном поступке, а вы утверждаете обратное. Знаете, в чём разница между общением со мной и беседой с простым обывателем?

— Вы полицейский.

— Вот! — выпустив дым в лицо акцизному чиновнику, воскликнул Фиалковский. — У меня с вами, сударь вы мой милостивый, не беседа, а допрос. И протокол будет оформлен по всем правилам. И если с кем-то другим вы можете снизойти до вранья, то со мной это будет расцениваться, как дача заведомо ложных показаний и попытка воспрепятствования правосудию. Ясно?

— Так точно! — подскочив, выкрикнул Плешивцев.

— Сидите-сидите, вы пока не в армии и не в тюремном замке, чтобы так отвечать. Не торопитесь. Ещё успеете. Коридорные надзиратели отменные учителя.

В глазах молодого человека заблестели слёзы. Он опустил локти на колени и закрыл лицо ладонями. И вдруг затрясся в рыданиях. Фиалковский молча наблюдал за ним, пуская кольцами сигарный дым в потолок.

— Воды… воды ещё позволите? — взмолился несчастный.

Полицмейстер поднялся и уже сам, налив из графина полный стакан, протянул его Плешивцеву. Тот выпил залпом, вытер рот рукавом и сказал:

— Хорошо. Поведаю, как было. Ничего не утаю. Я оскорбил магнетизёра, назвав его плутом не по собственной воле. Меня попросили это сделать…

— Стоп! — обрадовался полицмейстер и, придвинув к Залевскому письменный прибор и стопку бумаги, сказал: — В протокол всё вносите, Владимир Алексеевич, в протокол. Тут, вижу, целая шайка-лейка намечается.

Помощник кивнул, макнул перо в чернильницу и стал записывать.

— Продолжайте!